Дары Кандары.Сборник
Шрифт:
проломе и напевала старинную канцонетту уличных циркачей. Ещё с полгода назад мысль о подобном
ночлеге – в развалинах посреди диких скал, в одиночестве, без оружия и защиты, показалась бы дикой,
опасной. А теперь всё было как надо – запах дыма, хлеба и холода, небо над головой, большие как овцы
камни в стенах, стебли соломы под пальцами и целый огромный мир вокруг.
Время капало медленно словно мед, переполнивший улей. Тильда не размышляла – пламя давало
пищу
пропорол мизинец, капля крови упала на пол. Обиженная болью Тильда сунула палец в рот, по-детски
зализывая ранку. Потом взглянула на виновника беспокойства – выпуклый треугольничек удивительно
синего цвета, словно кусочек июньской ночи вплавили в плоть стекла. Тильда взяла его в руки, потерла,
снимая грязь. На ощупь осколок был гладким и нежным, пористым, легким и в то же время весомым,
занимающим руку. Может, это была синяя чашка – круглая и широкая, с тоненькой, как веточка ручкой и
золотым ободком по краю? Представляя, Тильда закрыла глаза – и почувствовала, что ладонь наполнилась
хрупкой тяжестью. Женщина взглянула сквозь ресницы – часть стала целым. Никогда в жизни Тильде не
доводилось видеть предмет, полный такой изящной, волнующей красоты. В синей глазури отражался танец
огня. Тильда повернулась, чтобы лучше разглядеть тонкий, филигранный узор, спрятанный внутри золотой
каймы – и неловким движением уронила чашку на камни. С коротким звоном та раскололась надвое. Всё.
Чудо умерло, не успев показаться. Сразу стало холодней, пламя съежилось, темнота загустела. Вот
недотепа-то! Может замок ждал годы, берег последнее волшебство для доброго гостя – а гость вместо
спасибо бац и в мусор. Так и в жизни – ждешь праздника, дни считаешь, ночами не спишь, а дождёшься и
все испортишь какой-нибудь ерундой. Смахнув непрошеную слезу, Тильда подняла осколки – ровно
пополам, без мелких сколов, срез чистый. Гипс и яичный белок – главное быстро склеить, чтобы сложилось
правильно и не пересохло. Сделаю всё, что смогу. С этой мыслью Тильда отставила в стенную нишу
половинки бывшей (и будущей) чашки, завернулась плотнее в плащ и легла. Не в её привычках хоронить
раньше смерти.
Она проснулась неожиданно свежей и бодрой, словно ночевала в своей постели, а не на куче соломы.
Наскоро перекусив, поползла вниз по тропке, миновала мосты и за час до заката дошла к «Чуду света».
Заплатила за комнату, продала купцу ослика, пробежалась по лавочкам, собирая припасы, инструменты и
мелкий скарб, и на следующий же день вернулась в Кандару. Хозяин
чокнутой, но ничего не сказал. А Тильде было глубоко все равно, что о ней могут подумать. Внизу зеленел
июль, она отправилась в зиму.
Первым делом был сварен клей. Чашка стала как новенькая – синяя и блестящая, с еле заметным
волоском бывшей трещины. Тем же вечером Тильда налила в неё мятный отвар – ни капли не просочилось
наружу. Затем она обустроила комнатушку, закрыла дыру в потолке листом ржавой жести, вместо двери
приспособила старое одеяло, сложила очаг из камней и закрепила у очага полог, чтобы было теплее спать. И
наконец, занялась грандиозным и бесполезным на первый взгляд трудом. Из обломков мебели Тильда
сложила внушительную поленницу и пополняла её каждый день. Весь хлам, который мог гореть, грузился в
кучи и поджигался. Цепи, скобы, остовы люстр и прочее металлическое барахло она, не мудрствуя лукаво
сбрасывала в ущелье – все едино исчезнут. Керамическими осколками и мелкой щебенкой Тильда засыпала
ямы и выбоины в полу. За валуны и крупные плиты браться даже не пробовала – работы там было на
десятерых здоровых мужчин, а не на одну немолодую женщину. Но все, что могла, делала истово, страстно.
Пусть развалины – но, по крайней мере, красивые развалины, посмотрев на которые путешественник
вообразит себе чудо прошлого. Впрочем, люди сюда не заходили даже из любопытства.
Погрязшая в хлопотах Тильда потеряла счет времени. Она ползала по руинам, как муравей, не
замечая, как мизерны её усилия, радуясь каждой комнатке, каждому уголку, отбитому у хаоса. Луна росла,
сияла во всей красе над уцелевшей стеной и снова таяла, облака плыли и плыли мимо. Изредка над
уступами пролетали орлы, карабкались по скалам осторожные козы. С пустошей повадился тощий лис-
сеголеток, пришлось откупаться от него кашей в глиняной мисочке. Вскоре зверь так осмелел, что
холодными вечерами приходил погреться у огонька – жаль, погладить себя не давался, и при случае воровал
или портил съестное, забытое на столе. По ночам Тильда видела странные сны, то странствуя по пустыне, то
кружась на балу Десяти королей, то поднимая восстание среди портовых рабов или лелея в реторте
уродливого гомункула. Однажды узнала «Бриганду», измученного капитана с повязкой на голове, и
похудевшего, но бодрого Самуэля, который держал штурвал и басил что-то успокоительное недовольным
матросам. В другой раз увидала младшую дочь, совсем малышку – та провалилась в бочаг полный вешней