Дарю вечную молодость (Ее последняя роль)
Шрифт:
Эльвира на ходу вручила Роману свою визитку со словами: «Позвоните, я постараюсь свести вас с Ховриным» и, закрыв гримуборную, умчалась вслед за Цегельником.
Роман прошелся туда-сюда по коридору, пытаясь успокоиться, но настроение его после разговора с Эльвирой было безнадежно испорчено.
Наконец, подбежала слегка запыхавшаяся Юля и, взяв его за руку, потащила к выходу со словами:
— Извини, что задержалась, Лерка мне доделывала берет. Ты тут не скучал?
— Наоборот, я шикарно провел время, могла бы и дольше задерживаться. — Он искоса взглянул на девушку. —
— Да ну?.. — Юля даже приостановилась. — Представляю, каких гадостей она тебе наговорила.
Пока они шли по зданию, Роман молчал, но на улице сразу же спросил Юлю:
— А что, у вас с Эльвирой враждебные отношения? Наверное, из-за Фалина?
— Да она ненавидит всех, кто моложе ее и красивей, — хмуро ответила Юля. — А уж тех, кто талантливей — просто в землю зарыть готова. Но, говорят, особую ненависть она питала к Марине Потоцкой.
— Интересно, почему?
— Наверное, завидовала Марине.
— А мне она говорила, что жалеет «бездарную бедняжку» Потоцкую.
— Ну, и лицемерка! — возмутилась Юля. — Да ведь они с Цегельником просто выжили Марину из театра, потому что она была не их поля ягода. Об этом все знают.
Роман немного помолчал, потом вдруг остановился, взял Юлю за плечи и спросил:
— Ну, а как получился твой берет? Примерь, я посмотрю.
— Не хочу прямо на улице, дождь капает, — капризно сказала Юля, поправляя капюшон куртки.
— Пойдем ко мне. — Он обнял девушку уже знакомым ей грубовато-порывистым жестом. — Пойдем, я хочу рассмотреть тебя, как следует.
— А, по-моему, ты просто меня хочешь. — усмехнулась она. — Как это ты еще выдержал целых пять дней? Думаешь: провинциалка, домработница, легкая добыча, да? А я вот не пойду к тебе в гости. — Юля холодно отстранилась от него.
И вдруг глаза Романа недобро засверкали, он побледнел и, тряхнув девушку за плечи, воскликнул:
— Значит, старику Фалину можно, лохматым художникам можно, а мне нельзя?
Юля вспыхнула от возмущения и замахнулась, чтобы дать пощечину Роману, но он перехватил ее руку и крепко сжал ей пальцы.
— Пусти, а то закричу, — прошипела она, испепеляя его взглядом.
И вдруг в нем словно что-то надломилось. Он поцеловал ей руку и стал горячо и настойчиво умолять:
— Прости меня, Юленька. Ну, пожалуйста. Я ничего плохого не думал, честное слово. Не хочешь ко мне — пойдем в другое место. Мне все равно где быть, лишь бы рядом с тобой.
Она отвернулась и немного помолчала, стараясь осмыслить происшедшую с ним перемену. Потом, наконец, подняла голову и посмотрела на парня в упор. Ее большие зеленые глаза с трогательной влажностью засияли на хорошеньком личике, обрамленном пышным ореолом рыжевато-русых волос. Этот взгляд и облик сводили парня с ума. Роман испытывал к Юле смешанные чувства. Иногда она казалась ему воплощением всего лучшего, что может быть в женщине. И, вместе с тем, он невольно ее презирал, а временами даже ненавидел.
Несколько мгновений Юля изучала его напряженное, растерянное лицо, а потом сказала:
— Как бы ты меня ни просил, я все равно не могу с тобой сегодня гулять. Инга ждет гостей и велела мне вернуться
— А завтра? — спросил он со странной гримасой.
— Завтра я должна позировать в Светкиной студии.
— Ну, ты у Голенищевых прямо белая рабыня, — криво усмехнулся Роман. — Притом, добровольная. Не надоело?
— А у меня есть выбор? Голенищевы дали мне прописку, свой угол в Москве. По крайней мере, это лучше, чем прозябать в Средневолжске.
— Эх, и почему все красивые девчонки в наше время так боятся провинции? — спросил Роман, любуясь задумчиво-грустным лицом Юли. — Хотя, конечно, если бы ты не рвалась в столицу, то мы бы с тобой не познакомились…
Она встряхнулась, словно выходя из оцепенения, и с кокетливой улыбкой сказала:
— Ну, ладно, если ты обещаешь себя хорошо вести, то заходи за мной послезавтра часов в пять.
— Что, прямо в квартиру Голенищевых? — удивился Роман.
— А почему бы и нет? Я служу у них уже больше года, и ни разу за это время никто из моих знакомых не заходил к ним на порог. Могу я, наконец, нарушить эту традицию?
— А ты обещаешь послезавтра пойти ко мне в гости?
— Посмотрю на твое поведение.
Они шли мимо автобусной остановки, и Юля краем глаза заметила, что подкатил нужный ей номер. Тогда, не дав Роману опомниться, она чмокнула его в щеку, подбежала к автобусу, вскочила на подножку и, оглянувшись, помахала рукой.
Дверь автобуса, как накануне дверь подъезда, захлопнулась у Романа перед носом. Постояв несколько секунд у кромки тротуара и растерянно проводив глазами автобус, он повернул в другую сторону и с хмурым видом пошел по улице.
Роман уже вполне отдавал себе отчет, что его чувство к Юле — не просто плотское влечение. Именно это его и мучило, потому что он не хотел душой привязываться к девушке, которую презирал. Но, в то же время, он не мог хладнокровно причинить ей боль и, думая о будущем, которое их ожидает, без конца терзался сомнениями.
Глава одиннадцатая
Валентина, костюмерша из театра «Феникс», была женщиной, приятной во всех отношениях и, несмотря на полноту, выглядела гораздо моложе своих 45 лет. Она недавно развелась с мужем, после чего благополучно выдала замуж единственную дочь, и теперь, будучи абсолютно свободной, занялась устройством личной жизни, усиленно интересуясь брачными объявлениями и клубами знакомств. Естественно, что при таком настроении в каждом встречном мужчине она видела потенциального кавалера и привычно бросала на него оценивающий взгляд.
И, тем не менее, подошедший к ней неподалеку от служебного входа в театр высокий, плечистый мужчина лет пятидесяти, не вызвал у нее каких-либо надежд и видов на будущее. Интуиция подсказала Валентине, что он — не для нее, а интерес у него к ней сугубо деловой. И разговор, который он начал, подтвердил ее догадку.
Мужчина назвался Львом Сорокиным, администратором провинциального театра, в который недавно пришел новый главный режиссер, задумавший преобразить театр, сделать его популярным и рентабельным.