Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник)

Литвиновы Анна и Сергей

Поиски заняли почти час. Никак Тане не могло прийти в голову, что нужно сначала проехать городское кладбище, за ним, совсем рядышком, будет больница, и только потом – местный отель.

Регистраторша в гостинице скучала.

– У вас можно переночевать? – спросила с порога Таня.

– Нужно! – с готовностью откликнулась администратор. Гостиница была почти пустой, но советские правила оставались в силе. Служащая внимательно осмотрела Таню и ее багаж, тщательно пролистала все странички паспорта… Потом пришлось долго заполнять анкету.

– Вам комнату с туалетом? Это дороже. Ах, вы на машине… Место на стоянке стоит тридцать

рублей…

Гостиница выглядела и, наверно, была пустой. На стоянке стоял лишь один «жигуленок» с московскими номерами.

Танин номер оказался обветшалым и казенным. Ванна и унитаз были засыпаны толстым слоем извести. «Ну и дезинфекция, – подумала она. – Эпидемия у них тут была, что ли? Пойдешь душ принимать – выйдешь с обуглившимися ногами».

Изловчившись, Таня поплескалась под краном.

В гостинице было тихо как в гробу. Из окна виднелось кладбище. Только в два часа ночи Таня провалилась в сон. Последней мыслью, перед тем как ей заснуть, была: «Интересно, а правда это – насчет человека в черном?»

Мария Петровна тоже долго не ложилась спать. Сначала она сидела на кухне. Потом бродила по комнате, разглядывая фотографии… Особенно долго стояла у той, свадебной, где Леночка такая красивая и ее муж так уверен в себе. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, сняла фотографию со стены. Из рамки выпала зеленая бумажка – сто долларов. Мария Петровна знала, что если перевести в американскую валюту ее пенсию, то получится – двадцать долларов. Откуда? Оставалось одно: изловчилась юная попутчица. Значит, Танечка подарила ей пять пенсий. Подарила от души, ничего не прося взамен и даже ничего не сказав…

Москва, июнь 1973 года

Июньское солнце густо заливало Москву. По жгучему асфальту улицы Горького тащились троллейбусы, нечасто проезжали грузовики и «Волги».

Антон остановил такси у перехода напротив Центрального телеграфа. Шофер в белой кепочке дважды крутанул рычаг счетчика. Цифры на табло высветили: «3.62».

– Как раз, – усмехнулся Антон.

– А на закусь-то будет? – обернул шутку в свою пользу водитель.

– Будет-будет, еще и на похмелку останется, – Антон протянул шоферу синюю пятерку. – Сдачи не надо.

– Возьми хоть рубль, я ж пошутил, – попытался для порядка отказаться от слишком больших чаевых водитель.

– Бери-бери, пока я добрый. – Антон поощрительно потрепал шофера, вдвое его старше, по плечу.

– Благодарствуйте, – чуть иронично произнес шоферюга и взял пятерку, а сам подумал: «Стиляга, фарца несчастная! Жизнь прожигает, Сталина на него нет!»

– Езжай, трудяга! – Антон хлопнул дверцей. Ох уж эта советская обслуга! Мало им дашь – хамят, много дашь – все равно хамят. Уроды!

«Волга», взревев и обдав Антона сизым дымом из глушителя, потащилась вверх по Горького.

Антон, в синих клешеных джинсах, в белом обтягивающем батнике с планочкой, пересек тротуар. За эти несколько секунд пара случайных девичьих взглядов успели остановиться на его упакованной, стройной фигуре, на пронзительно голубых его глазах, на прическе а-ля Леннон. Дамскому полу, на который решительно никакого внимания не обращал Антон, оставалось лишь гадать, кто он, сей богатый красавец: то ли молодой модный парикмахер, то ли подающий надежды балерун Большого, то ли официант из «Метрополя». Антон не был ни тем, ни другим, ни третьим. Числился он обыкновенным

советским студентом. Больше того: если бы еще шесть лет назад, когда он, мальчик из села, приехал в Москву поступать, ему бы вдруг сказали, что он этак запросто остановит такси напротив Центрального телеграфа и пойдет стричься в самый что ни на есть модный салон столицы, он ни за что бы не поверил. Да, он умел хорошо рисовать – у него даже была персональная выставка. Точнее, его детские и юношеские рисунки повесили в детском кинотеатре соседнего с его селом города. Все соседи и родственники ездили туда за сто километров их смотреть. Но одно дело – фойе детского кинотеатра в провинции, и совсем другое – приемные комиссии Строгановского и Архитектурного.

Ни туда, ни туда он не поступил. Пришлось идти в текстильный. В текстильный его взяли.

Институт хоть и на задворках, и стыдно было признаваться знакомым и девушкам, что он учится там, зато парни в вузе были на вес золота, да и профессора там подобрались классные. Плюс к тому природная сообразительность, быстрый, цепкий ум и неутолимая жажда победы очень быстро сделали Антона заметной фигурой в институте.

Довольно скоро к нему в общагу пришел незнакомый высокий парень с цепким взглядом и густыми вьющимися волосами.

– Привет, мне о тебе Фарид рассказывал, – сказал парень, поставив на потертый общежитский стол объемистый портфель. В портфеле что-то звякнуло.

– Одна звенеть не будет, а две звенят не так! – весело прокомментировал гость и протянул руку: – Я – Слава.

Антон тоже представился, хотя не знал никакого Фарида и не ждал никакого Славы.

Слава между тем стал выгружать из портфеля: сначала – шесть бутылок пива, причем не «Жигулевского», а чешского! Затем бутыль водки, да такую, какой Антон никогда не видывал: из пузырчатого стекла, с синей этикеткой и красной надписью FINLANDIA. После водки на столе появилась внушительная банка черной икры, две огромные светящиеся воблы и блок сигарет CAMEL. Ну и по мелочи: хлебушек, маслице, кусок швейцарского сыра, палка сырокопченой колбасы… Это даже сейчас – целое богатство, а тогда содержимое портфеля Славы можно было приравнять к золотым слиткам.

– Чем обязан? – проговорил обалдевший Антон. Почему-то в первый момент ему показалось, что его пришло вербовать ЦРУ или КГБ. Но он сразу отогнал эту мысль. ЦРУ он на фиг не нужен, а КГБ вербует своих собственных граждан без затей, безо всяких там швейцарских сыров.

– Сейчас, выпьем – поговорим, – сказал Слава. – Не люблю о деле – насухую.

Слава почему-то вызывал у Антона доверие, да и не выгонять же из голодной общаги гостя с таким богатством!

Они уселись. После того как прикончили пиво и воблу, беседуя о том о сем (Слава оказался интересным собеседником: умным, острым и начитанным), гость заговорил о деле.

Из недр бесконечно объемистого портфеля он вытащил коричневую гипсовую маску индейца.

– На, посмотри, – протянул он ее Антону через стол, заваленный ошметками рыбы.

Антон внимательно осмотрел маску со всех сторон. С тыльной стороны у индейца имелась железная скобочка – чтобы, значит, вешать на стену, украшать жилище. Антон поскреб индейца пальцем.

– Плохое качество, – сказал он. – Через месяц облупится.

– Согласен, – весело промолвил гость. – Было плохое «какчество», – продолжил он, подражая Райкину, – и мало «коликчества» – будет хорошее «какчество» и много «коликчества».