Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник)
Шрифт:
По привычке анализировать все свои ощущения до конца, до самого донышка, он разобрался в причинах беспокойства и понял: это связано с чемоданчиком, девицей и Шлягуном.
Павел Ильич брился. Зеркальная стена в ванной, отделанной мрамором, отражала полного мужчину с обвислыми, почти женскими грудями, поросшими седым волосом. В седых кустах в паху пряталась маленькая пиписька.
Зато лицо было на загляденье. Умное волевое лицо с буравчиками глаз. Лицо настоящего руководителя.
Павел Ильич вставал раньше всех в доме. Жена и сын еще спали. «Кто рано встает, тому бог подает», – любил поговаривать Ильинский. Если не хочешь,
Освежившись одеколоном «Хьюго Босс», Павел Ильич вышел на кухню. Эта его городская квартира была огромной по стандартам простого населения, но крошечной в сравнении с прочим жильем, имевшимся у мэра: всего-то три комнаты.
Павел Ильич сделал сам себе яичницу с салом, разрезал пару помидоров, густо намазал бутерброд черной икрой. Он любил поесть, особенно с утра, невзирая на любое похмелье. За едой хорошо думалось.
Значит, этот дурак Шляга упустил чемоданчик. Говорил же ему: лучше синица в руке, чем журавль в небе. Нашла эта телка место, взяла чемодан – надо было ее тут же замочить, деньги и золото поделить. В конце концов, все это нам принадлежит по праву. Стали бы на пару миллионов богаче.
Хотя зачем мне, в сущности, эта пара миллионов? Одни проблемы. Где прикажете эти картины продавать? Как вывозить?.. Хотя вывозить – фуфло. Как ты позавчера: за десять минут целый пароход на час задержал, пока этот дурак Рустам человека с загранпаспортом искал.
И телку в два счета от досмотра избавил. А что, красивую легенду придумал. Девка, мол, сучка, дочка вице-премьера, из дому сбежала, поехала по свету куролесить. Золотая молодежь, мажорка. Да и наркоша, наверно. Надобно ее тихонечко выпустить, чтоб не догадалась, что ее ведут. Да охраночку свою к ней приставить. Быстро, быстро ты для начальника порта с таможней легенду придумал. За две минуты. Хотя они, конечно, взяли под козырек и сделали б все безо всякой легенды.
Но с объяснением – лучше. А то непонятно, почему мэр вдруг вмешивается в судьбу какой-то московской потаскушки. Пошли бы разговоры. Может, любовница? А может, героин везет? А может, и то и другое?..
А с легендой все красиво: он, Ильинский, как отец родной (городу, жителям его и вообще хорошим людям), печется о беспутной дочке большого человека. Ему да и городу всему эта забота зачтется.
«Это все хорошо, – думал Ильинский, допивая жидкий чай (кофе он не любил, заботился о цвете лица и о здоровье), – но это дело прошлое. Что дальше-то делать? Какие инструкции дать Шляге? Он ведь крутой-крутой, а без моей «руководящей и направляющей роли» – никуда. Что вообще делать? Сворачивать операцию? Отзывать всех домой? Или продолжать следить за девчонкой? Или пытаться искать этого грабителя?
Ох, не верится мне, что был он человеком случайным… Значит, надо и его искать, и за девкой следить?.. Наверное, так… Решу позднее. Шляга позвонит – я на ходу и решу.
А пока надо узнать об этой телке побольше. Может, она и не случайный человек? Может, она вовсе даже не «чайник»? Может, это контора затеяла дьявольскую операцию? И за Рустамом и его людьми в Стамбуле висят люди с площади Дзержинского? Тронут девку – а чекисты их
Но разузнать никогда не помешает. И прежде всего – о девчонке».
Ильинский набрал номер мобильного телефона главы южнороссийского ФСБ.
– Дрыхнешь? – сказал он намеренно злым голосом: пусть каждую минуту помнят, кто здесь хозяин.
Подполковник Жилин перезвонил полковнику Ходасевичу через пару часов.
Тот за это время выкурил пятнадцать сигарет и сделал семь звонков разной степени важности и полезности.
– Записывай! – закричал Жилин и сразу же стал диктовать: – Банкнота номер Ик 2745012 выпущена в октябре 1966 года; номер Уф 3739307 – в мае 1973-го…
– Да подожди ты!.. – досадливо прервал его Валерий Петрович. – Что за манера – скидывать всю информацию кучей? Давай-ка скажи мне: когда выпущена самая поздняя сторублевка?
Жилин зашуршал бумагами:
– В январе 1975-го.
– Ну и все! Спасибо тебе! Очень выручил! Что-нибудь о «засвеченности» есть?
– Ну, это не так скоро, Валерий Петрович.
– Ты, часом, каких-нибудь громких дел по своей линии по Южнороссийску не помнишь?
– Южнороссийск? А где это?
– У самого синего моря.
– Да нет: ты ж знаешь, Петрович, я всю жизнь в Москве… – виновато сказал Жилин.
– Ну, поспрошай у своих, ладненько?.. И я жду звонка – завтра утром, хорошо?
Ходасевич бросил трубку и стал одеваться.
Рустам сидел в своем отдельном номере с видом на море и злобно смотрел на Мелешина, который пристроился на пуфике возле телефона и упорно накручивал диск.
Будь его, Рустама, воля, он бы этого, блин, десантничка сегодня же спустил бы под воду с гирьками на ногах. Трепались про него: «Парень – класс, медведя завалить может!» Да на хрен ему медведь, ему груз нужен! Пока – груз!
Да еще и эти турки с их треклятой безопасностью! Замели его на границе, мурыжили-мурыжили – только все равно отпустить пришлось. А здесь за это время груз-то и утек! Сам бы Рустам так сроду бы не прокололся! Эх, надо было сразу самому ехать, а не шкандыбать до аэропорта!
Рустам уже рот открыл, чтобы обрадовать Мелешина тем, что тот больше не жилец, но в последний момент вспомнил:
– Пацаны, кто из вас по-английски рубит?
Ответом было гробовое молчание.
Один горе-десантник негромко сказал:
– Я – немного.
Теперь дурацкий Мелешин обзванивал все конторы, в которых выдавались напрокат автомобили. А Рустам не спускал с него глаз. Не нравился ему этот парнишка, ох как не нравился…
В гостиницу Татьяна вернулась только в семь вечера, когда позакрывались все офисы.
Она рухнула на свежезастеленную кровать – горничные даже покрывало поменяли.
Татьяна чувствовала себя совершенно разбитой. За день ей удалось найти три конторы по прокату машин – и ни в одной из них не было в наличии автомобилей марки «Опель Вектра». Ее уговаривали взять «Линкольн», «Мерседес», «Вольво», «Рено», даже «Ладу»… От назойливых турок трудно было отвязаться. В каждом офисе ей предлагали кофе или чай. Теперь сердце от выпитого в течение дня крепчайшего кофе колотилось…