Дата Туташхиа
Шрифт:
Немой, остановившись в дверях кухни, дрожал и не мог сойти с места.
– Что уставился? Не слышишь? Тебе говорят! – заорал Квалтава, повернувшись к кухне.
Астион сорвался с места, подбежал к стопке, схватил соль и поставил на стол.
Дата Чочиа сидел закрыв глаза, все сильнее крепясь, и казалось, он вот-вот рухнет на пол. Квалтава долил свою пиалу и вытащил маузер.
– Пей! – бросил он слуге.
Немой взглянул на Чочиа, потом на пиалу, полную вина, потом на Бодго Квалтава… Выстрел Квалтава оборвал его протяжный и сдавленный вопль.
– Что тут происходит?! – спросил Туташхиа, выхватив из хурджина оба своих маузера.
– Иалканидзе! Шлюха! Сука! А ну давай сюда! Ты у меня хлебнешь этого пойла или я сам тебя спущу и заставлю пить за здравие тех фараонов, которые тебя за трояк наняли! – неслось из зала.
Туташхиа рванулся к балкону, но Иалканидзе, толкнув ногой дверь, захлопнул ее и задвинул засов.
– Астион насыпал им яду… в вино!
Следующая пуля пробила дверь, след ее остался на правой стене, а сама пуля исчезла.
– Иалканидзе, валяй сюда! Не заставляй меня подниматься! – орал Квалтава.
– Он выпустил уже три пули, – сказал Туташхиа. – А ты знал о яде?
– Знал, я обманул Астиона, навел его на бритого, сказал, что бритый – Дата Туташхиа. – Бикентий вынул из кармана револьвер.
– Раз ты пошел на это, должен был и меня предупредить!.. Дружба дружбой, а правило прежде всего. Ведь я же не мог сам тебя спрашивать, Бикентий!
– Иалканидзе! Открой дверь! – закричал Квалтава уже из-под двери и выпустил еще две пули. Дверь комнаты была уже вся изрешечена, но ни Туташхиа, ни Иалканидзе даже не задело. Абраг поднял два пальца – дал Бикентию знать, что в маузере Квалтава осталось всего две пули. Иалканидзе показал, что пойдет в обход, пересек комнату на цыпочках, вышел на балкон и исчез в темноте.
Туташхиа отодвинул засов и распахнул дверь.
Квалтава и Дата Туташхиа предстали друг перед другом.
Оторопевший разбойник стоял перед Туташхиа, опустив маузер дулом вниз.
– Что тебе нужно, Квалтава? – холодно спросил Туташхиа.
– Ох-х! – Еще несколько мгновений Квалтава разглядывал Туташхиа, потом прикрыл веки и привалился к стене.
Иалканидзе на цыпочках крался вверх по лестнице, все время держа разбойника на мушке. Когда Квалтава предстал перед ним во весь рост, он опустил револьвер и сунул его за пояс.
У Квалтава подгибались ноги, и он опускался на пол. Едва отдышавшись, открыл глаза.
– О-х-х! – прохрипел он. – Дата-батоно, скажи, ты не знал об этом?.. Правду скажи, не знал?..
– Не знал! – сказал Туташхиа.
Побелевшие губы Квалтава растянулись в улыбке. Он упал навзничь, маузер выскользнул из рук, и слышно было, как шлепнулся в зале на пол.
Соскользнул со стула и грохнулся о пол труп Чочиа.
Туташхиа стоял на пороге, подпирая плечом косяк двери, и смотрел вниз, в зал. Иалканидзе отпустило напряжение, слабость разлилась по телу, он присел на верхней ступеньке лестницы, прислонясь спиной к стене, и уставился в потолок.
Стояла тяжелая
В конюшне заржала лошадь, и снова все стихло.
Из кухни донесся шорох.
– Не бойся, Закариа, выходи! – Только сейчас Иалканидзе вспомнил о поваре.
Закарий выглянул из оконца кухни, ступил на порог, оглядел зал и поднял глаза на балкон.
– Поднимись сюда, слышишь? – позвал Иалканидзе.
Повар оторвался от порога, сделал несколько быстрых шагов по залу и замер на его середине, созерцая трупы. Еще несколько шагов, и он достиг лестницы. Ему осталось до балкона всего несколько ступенек, когда он увидел лежащего навзничь Квалтава и снова оцепенел. Он был весь в муке, и Бикентий понял, что после первого же выстрела Закарий укрылся в кладовой среди мешков с мукой.
– Бикентий! Сколько трупов… – пролепетал повар. – И все наши?
Туташхиа улыбнулся и вернулся в комнату.
– Нет, не все. Половина – твоего батюшки Дмитрия, – ответил Иалканидзе. – Пока я спущусь в долину к приставу, пока оттуда явится полиция, пройдет не меньше трех дней, и от них дух пойдет. Нужно их похоронить. Возьми лопату и вырой могилу, чтобы всех троих уместить. А я отправлюсь на заре. Но похоронить их надо прежде, чем я уйду.
Закариа пошел вниз, о чем-то размышляя, и уже из зала крикнул Бикентию:
– Я что придумал… У тебя Александр копает яму для нужника, наполовину уже вырыл… Вот она как раз на троих в самую пору будет.
Мысль пришлась Иалканидзе по душе.
Туташхиа всю ночь вертелся и заснул лишь под утро. А заснул – так сны пошли один тревожней другого. Во всех снах бродил один и тот же человек, весь покрытый волосами. Он держал кувшин с отравленным вином и всех поил, но одни умирали, а другие нет. Когда Иалканидзе разбудил его, солнце стояло уже высоко. Стол был щедро накрыт. Только за завтраком Туташхиа заметил старые вещи, сушившиеся на солнышке.
– Думаешь, посадят? – спросил он. – Тюремные доспехи проветриваешь?
– Опять куда-то бежать, к черту на рога. Надоело мотаться по белу свету. Сяду, посижу, отпустят – куда им деться?
Уже солнце спускалось, когда приятели остановились на развилке двух дорог.
– Как хочешь, но я передам туда, пусть как подобает встретят. Больше месяца продержат – получишь деньги.
– Деньги у меня есть.
Иалканидзе долго смотрел на молчавшего приятеля, и вдруг перехватило горло… В протоколе его допроса было записано: «Сердце мне подсказало, что я вижу его в последний раз».
– И скажи на милость, какая муха меня укусила, – проговорил Иалканидзе. – Не было бы ничего, если б тебя не увидал. А увидал – и натворил делов… Не могу толком объяснить… Понимаешь, при тебе всегда хочется что-то необыкновенное сотворить… Это на всякого нападает, кто с тобой рядом очутился. И что в тебе такого замешано….
Иалканидзе свернул направо, а Туташхиа пошел вниз по Ингури. Там, в долине, были у него дела. Он менял лошадей. То на своем коне ехал, то на жеребце, которого привел Биляль.