Датчанин Ферн
Шрифт:
— Не можешь же ты провести в санаториях всю жизнь! — говорю я.
Откуда-то слева вдруг доносится колокольный звон. Только этого не хватало для полноты картины. Может, в какой-нибудь идиллической деревушке сейчас происходят идиллические похороны. За гробом идут вдовы в черных платках. Интересно, боюсь я смерти?
А может, я уже мертв. Только еще этого не осознал. И без того почва уходит из-под ног. За что бы уцепиться?
Я решил уцепиться за девушку в красном купальнике. Обхватив ее за талию, я прижался лицом к ее спине.
Это
Она хочет купаться. Не торопясь входит в воду. Когда вода касается ее бедер, она бросается вплавь. Я за ней. У Мартина Ферна совсем белая кожа, но я ее не стыжусь. А он отличный пловец. Умеет и брассом, и кролем, и на спине — как угодно. Вода в озере мутная, от нее пахнет глиной. Откинувшись на спину, лежу на воде, чуть-чуть шевеля руками. Надо мной синий купол неба. Издалека долетают слабые звуки. Мягко стелется по воде колокольный звон. Ноги, руки, волосы, живот. Это я. Я почти совсем позабыл, какое у меня лицо. Осталось лишь смутное воспоминание о носе, чуть заметно свернутом набок. Я болтаю ногами — поднимаю брызги. Брызги широкой дугой летят к Рональду. А он все так же сидит, ссутулившись, на своем камне.
Лиза размеренно плавает взад-вперед. Лицо ее сияет блаженством — до того хорошо ей в воде. Вот она плывет к берегу. И лишь в самый последний миг встает на ноги и выходит из озера. Сначала показывается ее грудь, затем бедра, ноги, колени. Проходя мимо Рональда, она ласково кладет руку на его темную шевелюру. Скоро я тоже выбираюсь на берег. Укрывшись за деревом, снимаю трусы, выжимаю. Надев брюки, снова сажусь рядом с Лизой на желтый халат. Закурив сигарету, спрашиваю:
— А какова сейчас обстановка в мире?
Она криво улыбается.
— Как обычно.
— Наверно, опять неспокойно?
Она ложится на траву, скрестив руки под затылком. Глядит вверх, на верхушку дерева. Я же размышляю о том, что Мартину Ферну весьма по душе пришлось купание. Что же такое все-таки с ним приключилось?
— Что же все-таки приключилось? — спрашиваю я.
— На международной арене?
— Нет, с Мартином Ферном.
Странные у меня отношения с Мартином Ферном. Какое мне, собственно, до него дело? Не так уж приятно все время думать о нем. Куда приятней думать о Лизе — я откровенно ласкаю ее взглядом. Мартин Ферн как-то уже говорил мне, будто это неприлично. У него словно спрятан внутри какой-то тормоз. Только мне до всего этого нет дела. Тормоз мой тоже скрыт в лабиринте прошлого.
Из санатория к нам летят звуки гонга. Садимся в лодку и плывем к белому замку. У причала нас встречает доктор Эббесен вместе с дамой в белом костюме. Дама дрожит от гнева. Град упреков сыплется на голову Рональда, который угрюмой тенью застыл на краю причала. Доктор Эббесен, багровый от злости, что-то кричит нам про санаторный режим. И про лодку. Пациентам запрещено кататься на лодке без его разрешения. Что-то доктор Эббесен злится сверх всякой меры. Лиза Карлсен стоит, перекинув через плечо желтый купальный халат. Он сердито глядит
Рональд не уходит с причала. Стоит, повернувшись к нам боком. Бессильно опустив голову. На его лице пляшут светлые блики. Как быть? Он не может заставить себя подняться на берег. И просто не двигается с места.
Доктор Эббесен ораторствует необыкновенно долго. Снова душит свинцовая скука. Я не слушаю, что он говорит. Гораздо больше меня интересует гонг, который он держит в руках. Большой медный гонг с узорной резьбой.
— Вам нравится бить в гонг? — спрашиваю я.
— Что? — недоумевает доктор.
— Наверно, чертовски приятно бить в этот гонг!
Сердито взглянув на меня, он повторяет, что нельзя кататься на лодке и нарушать правила санатория. Лиза Карлсен поворачивается и идет к дому. Глядя ей вслед, он продолжает рассуждать о том, что дозволено, а что не дозволено пациентам. Мы оба глядим ей вслед. Она неторопливо шагает к белому замку. Красный купальник плывет по зелени парка. У нас обоих рябит в глазах. Вот она входит в парадную дверь. Доктор Эббесен оборачивается ко мне.
— И вам тоже это не положено, господин Ферн!
— Что?
— Выезжать за пределы санатория!
— Можно мне на минутку ваш гонг?
Он удивленно глядит на меня. А я больше не в силах противиться искушению. Вырываю из рук доктора гонг и изо всех сил бью по нему. В ту же минуту мамаша Рональда решительно направляется к своему сыну, уныло стоящему на краю причала. Она быстро шагает по мосткам. Широкая шляпа затеняет ее лицо. Безупречная дама в безупречном белом костюме.
Я снова ударяю в гонг, и тут Рональд вдруг бросается в воду и уплывает.
— Он утонет! — вскрикивает мамаша.
Инициативу перехватывает доктор Эббесен. Спрыгнув в лодку, он быстро гребет, догоняя Рональда. А я не переставая луплю в гонг. Великолепная сцена! Под конец, увидев, что доктор Эббесен уже догнал беглеца и водворил в лодку, я вручаю гонг матушке Рональда. Вскоре санаторий окутывает привычная тишина. Пациенты шепотом передают друг другу весть о необыкновенном происшествии. Рональда ведут в затемненную комнату, пичкают успокаивающими лекарствами. Он больше не пытается бунтовать. А меня после кофе приглашает к себе на сеанс психотерапии доктор Эббесен.
— Скажите, господин Ферн, почему вы вдруг стали бить в гонг?
— Я всю жизнь об этом мечтал!
— Всю жизнь?
— Ну да, с той минуты, как впервые увидел гонг!
Начинаем рассуждать о гонге. А не напомнил ли он мне кое-какие жизненные моменты: может, я вот-вот преодолею пропасть?
— Гонг не вызывает у меня никаких ассоциаций, — говорю я, — просто мне нравится по нему бить!
Над лысиной доктора Эббесена кружит муха. Вот она села, он ее отогнал, она снова села. Под конец он шлепнул себя ладонью по плеши. В кабинете раздался звонкий шлепок. И снова муха уселась на лысину.