Давай никому не скажем
Шрифт:
Отец побледнел и, протянув руку к горлу, чуть ослабил узел галстука.
— В к-каком… в каком смысле — застала? — заикаясь, ужаснулся он, стопудово снова представив кричащие заголовки: «сын главы администрации совратил студентку в стенах родного коледжа». — Н-наш Ян и эта девочка, они что… они…
— О, Боже, конечно нет! — всплеснула руками директриса, слегка порозовев. — Они громко ругались, после чего Полина Минаева, — так зовут девочку, — ударила вашего сына по щеке. Уж не знаю, что у них там произошло — что один, что вторая, предпочли
В дверь тихо постучали, и в кабинет робко заглянула англичанка.
— А вот, кстати, и она. Проходите, мы вас уже ждём, — пригласила директриса, кивнув на свободный стул рядом с отцом.
Взглянув на меня, то ли испуганно, то ли удивлённо, англичанка закрыла за собой дверь, и скромно присела на край табуретки.
Ещё с утра я на неё злился — раздула из мухи слона, теперь из-за её чрезмерного любопытства и обидчивости мне придётся огребать от отца. Но только стоило сейчас её снова увидеть, такую хрупкую, такую уязвимую, как вся злость куда-то мигом улетучилась.
Батя откашлялся, прочистив горло, и снова растянул губы в вымученной улыбке:
— Полиночка, я прошу прощения за нашего оболтуса. Если Ян вас чем-то обидел, и за это вам пришлось влепить ему оплеуху — то это было абсолютно верное решение.
— Роман Алексеевич, это не Полина, это Яна Альбертовна — преподаватель английского, — сдержано поправила директриса.
— Преподаватель? Она? — отец скривился, удивлённо переводя взгляд с Кураги на англичанку. — Не подумайте плохого, просто вы, эм… так молоды… я бы даже сказал — юны…
— Ничего страшного, — вежливо ответила англичанка, бросив на меня беглый взгляд.
Было видно, что находится она не в своей тарелке. По слишком напряженной — как струна — спине, пальцам, теребящим подол юбки, испуганным глазам.
Какого черта тогда было стучать, чтобы потом вот так зашуганным зверьком сидеть?
— Мы с Яном ещё проведём воспитательную беседу, это само собой, но ещё я настоятельно прошу вас — мы с Яной Альбертовной просим — чтобы вы, как отец, мудрый человек с богатым жизненным опытом, повлияли на сына. Донесли до него, что такое настоящие мужские ценности и уважение к женщине, женщине старше по возрасту и статусу… — монотонно зачитала мораль Курага, меряя медленными шагами кабинет, заложив руки за спину.
Отец рассеянно слушал отповедь, с интересом поглядывая на англичанку, которая как и я, понятия не имела, что вообще здесь делает.
Взглянув исподлобья на отца, затем снова искоса в мою сторону, решилась-таки перебить:
— Эмма Валентиновна, я могу идти? Пара скоро…
— Да, идите, — махнула рукой Курага. — И ты иди, — не глядя, кивнула на меня.
Отец было тоже засобирался, но директриса вовремя подоспела:
— А вы останетесь ещё на пару слов, Роман Алексеевич.
С кислой миной отец снова опустился на жалобно скрипнувший табурет.
Англичанка резко подскочила со стула и, попрощавшись с батей, направилась
— Вы так замок сломаете, и придётся нам тут жить. Вчетвером, — положил ладонь поверх её руки и, мягко надавив, опустил рычаг до упора. Раздался тихий щелчок.
Подняв на меня растерянный взгляд, она быстро убрала свою руку и, открыв дверь, как ужаленная убежала.
Часть 15. Яна
Яна
— Ника, иди обедать, — негромко позвала я, почерпнув половником дымящийся ароматный борщ.
Обнажив редкие зубы в заискивающей улыбке, Николаша протянул глубокую эмалированную тарелку.
— Спасибо, Яночка, такая же ты хозяюшка! Вон, какие борщи наваристые у тебя получаются, — трясущимися руками поставил ближе к себе налитую до краёв посудину.
— Януся у нас вообще золото, что бы мы без неё делали все, — поддержала мать, неверными движениями нарезая толстыми ломтями хлеб.
Судя по одутловатому лицу что одного, что второй, и батарее пивных бутылок под столом — посидели они вчера на славу. Я же вчера сразу после работы и до самого вечера искала хоть какую-нибудь подработку. Настолько устала, что свалилась в девять часов без задних ног, и лишь краем уха, сквозь некрепкий тревожный сон, улавливала за тонкой стенкой сдержанный хохот и звон стаканов.
Скрипнула дверь, и из комнаты вышла Ника. Брезгливо отодвинув стул подальше от Коли, села, прислонившись спиной к стене, оклеенной простенькими обоями в тонкую полоску.
Отношение Вероники к происходящему красноречиво читалось по её лицу — пренебрежение, и злость на мать. И я была солидарна с сестрой — притащила в дом неизвестно кого, не посоветовавшись, не спросив нашего мнения. Да даже элементарно не предупредив о новом «папочке»!
Коля и сам был не рад такому соседству с «Цербером» и «Дикаркой» — как за глаза прозвал он нас с Никой, видимо, забыв, что стены не толще картона.
Согнувшись над тарелкой, демонстрируя во всей красе свои засаленные зачёсанные на бок волосы, Коля торопливо приступил к еде. Громко прихлёбывая обжигающий борщ, периодически бросал на мать вопросительные взоры. Та, думая, что я ничего не вижу, выразительно кивала в мою сторону и пожимала плечами.
— Галь, Галчонок, ну, может, это… по сто грамм, для аппетита… — решившись, проблеял Николаша, скосив на «Цербера» затравленный взгляд.
Мать сразу засуетилась, намерено не смотря в мою сторону:
— Ну чего бы не выпить, выходной как-никак, воскресный день, да, Янчик? Чего ж не выпить — выпьем, — открыв дверку шифоньера, достала початую бутылку «Столичной».
— Деньги где взяла? — закипая, выдавила я сквозь зубы.
— Ну так премию… премию же дали нам вчера в больнице, — достав мутные стопки, мать аккуратно их наполнила и, быстро чокнувшись с Николашей, залпом опрокинула пойло.
Вероника брезгливо сморщилась и, поднявшись, взяла свою тарелку.
— Я у себя поем.