Давид против Голиафа
Шрифт:
5. Цивилизационный кризис
Административно-политический триумф Либерального клуба, сопровождающийся его внутренним духовно-интеллектуальным провалом, привел к тому, что финансово-ростовщический капитал окончательно восторжествовал над промышленным во всемирном масштабе, поляризовав глобальную экономику на две взаимодополняющие части: экономику производства и экономику потребления.
Поскольку через ростовщические кредиты все активы оказались в руках у спекулянтов, торговцев «воздухом» и прочих паразитов, мировая цивилизация лишилась свободных ресурсов, необходимых для дальнейшей социальной мобилизации огромных пластов человеческой «периферии».
Никто не собирается
Именно поэтому динамика социальной мобилизации глобального общества фактически стагнирует на протяжение последних пятидесяти лет.
Но Либеральный клуб – это паразит, снимающий ресурс именно с экспонентального роста социальной динамики. В условиях стагнации либерализм садится на голодный паек и начинает задыхаться. Именно тогда возникает «новая правая» идея: масштабный демонтаж социальной структуры, сбрасывание с «корабля современности» тех, на развитие кого нет «лишних» средств. (Именно этим объясняется появление на первый взгляд «фантастических» рассуждений о необходимости так или иначе, вплоть до физического уничтожения, избавиться от 90 % нынешнего населения Земли.)
Дело в том, что Общество выделяет избыточную энергию, не только вовлекая в свою орбиту доселе не социализированные архаичные пласты населения, чему в последние двести лет способствовал проектный либерализм, оно выделяет также энергию и при демонтаже уже достигнутого уровня социализации. Так, «советские» либералы, пришедшие к власти в 1991 году, получили огромный приток ресурсов за счет демонтажа такой высоко социализированной структуры, какой было советское общество. Рейганизм и «рейганомика» относятся к тому же порядку явлений: закрытие социальных программ, сокращение образовательных возможностей, упразднение реального сектора экономики, расширение и интенсификация оборота спекулятивного капитала – все это есть социальный упадок, погружающий значительную часть городского населения в «новую архаику», отправляющий массы несостоявшихся горожан в окологородское или сельское пространство, превращающий значительную часть мегаполиса в зону трущоб. При этом выделяется значительное количество энергии, совершенно так же, как при химических процессах распада. Либеральный клуб потребляет эту энергию распада, поскольку как исторический банкрот он не способен уже стимулировать более ничего конструктивного.
Кризис современного либерализма в мировом масштабе – это лицо общего цивилизационного кризиса, это та форма, в которой проявляется агония Общества как такового, его метаисторическая несостоятельность. Когда Фукуяма говорит о «конце истории», он говорит именно о конце либеральной истории, точнее, об утрате Либеральным клубом способности сочинять историю о прошлом и проектировать историю на будущее.
Таким образом, налицо провал амбиций адептов секуляризма, которые намеревались свести истоки исторической драматургии «с неба на землю». Конец истории в данном случае означает не что иное, как возврат коллективного исторического переживания к тем корням, из которых всегда распускался и расцветал глобальный сюжет. Иными словами, после краха либерального секуляризма история возвращается к укорененности в сверхъестественном, а значит, и к возвращению эсхатологического финализма в качестве постоянного привкуса исторического времени. Но это как раз тот самый аспект, который ни Фукуяма, ни иные либеральные мыслители не имели в виду.
3. Конец философии
1. Постмодернизм как светский апокалипсис
Сущность постмодернистского сознания как раз констатирует основное содержание кризиса Либерального клуба, его утрату способности генерировать проект. Постмодернизм и есть отказ от проекта, отказ от «больших нарративов», через постмодернизм либеральное мышление пытается реабилитировать себя, создать алиби для своей духовной импотенции, ошельмовав заранее любой контент, в связи с которым либеральному мышлению можно было бы предъявить претензии.
Однако постмодернизм представляет собой явление гораздо более объемное и серьезное, нежели просто триумф историко-политического абсурда. В нем реализуется фактический конец культуры, точнее, «Культуры», то есть того, что еще недавно казалось наиболее неуязвимой, наиболее нетленной частью человеческого фактора. (Если принять во внимание, что «Культура» представляет собой некий перенос сакральной жреческой традиции в плоскость профанической спекулятивной рефлексии, когда «деятель культуры» получает возможность превращаться в симулякр жреца и лелеять амбиции хранителя и генератора «общечеловеческой духовности», то крах такой «Культуры» становится воистину катастрофой всего того цивилизационного феномена, который определялся термином «современность».)
Сосредоточимся более конкретно на этом положении: конец культуры. Нельзя не признать, что истоки профанической «духовности» выходят за рамки собственно профанизма. (Т. е. современного светского состояния ума, при котором любой концепт релятивизируется в отношении эмпирического индивидуума как некая проекция его сугубо психического опыта. Здесь мы акцентируем, скорее, фрейдоюнгианское понимание, нежели рационально-просветительское, которое устарело задолго до настоящего времени.)
Генезис культуры как «секулярной духовности» восходит к эллинизму, возникшему за три века до Р. Х. благодаря завоевательным походам Александра Великого. Эллинизм – это методика расшифровки символов и мифов любой традиции с помощью понятийного аппарата философских систем Платона и Аристотеля.
При этом содержательная часть любой традиции подлежит переводу на греческий язык, ставший универсальным инструментом передачи информации, так что греческая философия на своем собственном языке превращается в отмычку к любым духовным тайнам. Интерпретированные через призму эллинизма практики индуизма, буддизма, зороастризма и т. д. превращаются в инварианты единого сакрального дискурса, с разных сторон и под разными углами зрения описывающего в целом одну и ту же духовную реальность.
Во времена Македонского, Птолемеев, Иисуса и александрийских гностических школ эллинизм был зримым и эффективным выражением сверхчеловеческой Универсальной Традиции, которая становилась доступной не только для посвященных в закрытых центрах, но и для интеллектуалов, не принадлежащих к касте жрецов и не входящих в мистериальные ордена. Благодаря эллинизму Традиция из устной, ритуальной и, в последнем счете, невыразимой, становилась книжной и умопостигаемой, а значит, спекулятивной.
Именно последнее обстоятельство создавало предпосылки для зарождения в будущем «светской духовности», то есть, культуры в современном секулярном значении слова. Для того чтобы такая трансформация совершилась, необходимо было две вещи: первое – чтобы «эллинизм» (или, точнее, его ослабленное многократным повторением эхо) стал доступным для артистической богемы; и второе – чтобы философский дискурс окончательно эмансипировался от чистой метафизики. (То и другое в истории европейской «духовности» приходится приблизительно на середину XVII-го столетия.)
Нетрудно заметить, что практика современной светской культуры нацелена в той или иной форме на воспроизведение «эллинистического» алгоритма: расшифровки всего и вся через сведение к некоему общему знаменателю, открытие всех «содержаний» с помощью универсальной отмычки. Только в случае культуры это уже не философия Платона или Аристотеля, а человеческий индивидуум как точка отсчета со всем его релятивизмом и обусловленностью. В культуре пародийным образом как бы воспроизводится протагоровский тезис: «Человек – мера всех вещей».