Давид
Шрифт:
– Но ведь он только девять классов окончил! Ему шестнадцать с половиной! Какая может быть стажировка? – удивилась мама.
– Поступит заочно, – быстро ответил гость, у него, видимо, всё уже было продумано, и на все возражения ответы заранее припасены, – А учиться жить лучше на практике. Чем раньше, тем лучше…
– Ты что ж, в Америку свою забрать его хочешь? – уточнил отец.
– Ни за что! Это будет одно из моих условий. Руководить будешь отсюда, из России. Там теперь, как в Европе – Содом и Гоморра! Нечего ему там делать!
– Ну ладно, хоть так! – вставила,
Все посмотрели на нее, а та улыбнулась им своей однозубой улыбкой и добро так подмигнула. Все тут же рассмеялись, на душах стало легче и тише.
– Езжай, Давидушка, – махнула бабушка, вдохновленная общим к себе вниманием, – Глядишь, хоть из тебя человек получится!
Глава 4
Электричка ехала в Москву, Давид смотрел в окно, пассажиры читали книги и газеты, а лоточники обыденно-скучно торговали батарейками и чудо-фонариками. Герой наш уже бывал в столице, его родное село Хлебное было от нее неподалеку, в каком-то часе езды на автомобиле. Мегаполис ему одновременно и нравился и нет. Жители вечно куда-то торопились, летели, и не жили вовсе, а будто торопились прожить каждый день, будто следующий им что-то принесет особенное, и, летя к нему, – теряли время настоящее, теряли свою жизнь…
Юноше по сердцу были его овечки, его родные луга и просторы, на которых время от тебя не улетало, оно было всё твоё. Но больше всего Давид переживал потерю друга – ему нельзя было брать с собой Айфона, верного пастушьего пса. Прощаясь, он так грустно, так жалобно смотрел прямо в глаза, казалось бы, все понимая, великодушно отпуская, но, вместе с тем, – и безудержно скорбя о потере. В глубине души юноша знал, что больше никогда не заведет собаку. Потому что это место в его сердце занято навсегда и ничем другим его не заполнить.
Давид достал из рюкзака синенький Новый Завет с Псалтирем и начал читать девяностый псалом:
«Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим…»
Дочитать до конца он не успел.
– Ты серьезно?! – услышал он, вдруг, незнакомый грубый голос и поднял глаза вверх.
Перед ним сидел огромных размеров мужик в камуфляжной одеже. В нем было не меньше трех метров росту, он один занимал целую скамейку. Давид даже удивился тому, что как это раньше он не заметил этого великана – настоящий Голиаф!
– Э! Я к тебе обращаюсь, салага! – взревел пьяным голосом мужчина, – Ты, чё? Библию читаешь?!
– Да, – немного сконфуженно ответил Давид, – Библию.
– Гляньте-ка! –
Вагон притих. Никому не хотелось связываться с этим громилой. Конечно, им всем было жалко молодого человека, такого юного и симпатичного, но, как говорится у нас на Руси, – своя рубаха ближе к телу…
– Тебе в школе задали или ты сам в эту галиматью верить пытаешься?!
– Верую! – громко и четко ответил вдруг Давид. Больше всего на свете он не мог выносить, когда кто-то насмехается над его Богом и Библией. Этого он натерпелся от своих братьев, так что ему было не впервой.
– Э! Хэ-хэ-хэ! – пьяненько засмеялся его оппонент, – Ну, надо же! Верует! Он – верует! Слышите?! Не просто верит, а… верует!
Великан театрально поднял указательный палец вверх, и потряс им почти у самого потолка вагона.
– Ты видел его что ли? Бога-то своего?!
– Нет! – твердо ответил юноша.
– Не видел, а веруешь? – ехидно помотал головой великан.
Давид выждал паузу и громко, четко, чтобы все слышали, ответил:
– Если бы Его видно было, то и вера не нужна была бы. Это был бы просто факт.
Вагон заулыбался. Ответ смелого мальчика им понравился. Но это обстоятельство только еще больше раззадорило Голиафа.
– Правильно! Бога нет, вот тебе и приходится в него веровать!
И тут Давид увидел такое, что позволило ему перейти в наступление.
– Уважаемый, – громко начал он, – А Вы ведь тоже в Него верите!
– Я-то? – удивился верзила, – Да с чего ты взял, салага?
– Да вот же! У Вас на шее крестик, и на руках вот кресты наколоты!
Вагон хмыкнул. Голиаф тупо воззрился на свои кулаки, будто видел их впервые в жизни. Потом нахмурился, подумал, да вдруг схватил крест с шеи, да и сдернул его!
– Нету Бога твоего! Нету! – заорал он не своим голосом, – В Чечне я воевал, две войны прошел, нигде я там его не видел!!!
С этими словами он, вдруг, плюнул на крестик в своей руке, бросил на пол и стал с остервенением его топтать. Вагон ахнул.
– Зря Вы это, – раздался голос Давида в тишине, когда вояка немного успокоился, – Бог Вам жизнь до сих пор сохранил, через две войны между пуль провел, Он ведь любит Вас по-настоящему…
– Что?! Любит?! Ты же видишь – я Его сейчас растоптал, и живой! И ничего мне за это не будет! Потому что нет никакого Бога твоего! Хе-хе-хе!
– «Не обманывайтесь! Бог поругаем не бывает! – громко процитировал Давид, – Что посеет человек, то и пожнет!»
– Да плевал я на твоего Бога и твою Библию! Плевал, плюю и буду пле… пле… пле..
Громила, вдруг, поперхнулся своей собственной слюной, схватился за горло и всей своей тушей громыхнулся замертво на вонючий пол электрички.
– Не будешь, – с грустью сказал Давид.
Глава 5
Офис «Царской Короны» показался Давиду очень презентабельным. Он сразу почувствовал, что со своей гитарой и рюкзаком выглядит совсем провинциально. Так оно, конечно, и было на самом деле.