Давнишние секреты
Шрифт:
— Я помню, как она мне заплетала косички, когда провожала в школу. Заставляла выпить чашку какао, съесть бутерброд с сыром. Вы знаете, какой тогда был вкусный сыр! Сейчас такого нет. На выпускной вечер сама выбирала мне материал на платье. (Охотно верю.)
— Я понимаю ваши чувства, но учтите, что человек в таком состоянии может погубить и вас, и вашу семью.
Так все и получилось. Сначала от повторного инфаркта умер муж, а через год от инсульта отправилась в мир иной и сама Стелла.
Мать сдали в психосоматику (с большим трудом — очередь была огромной), она ходила босиком, в ночной рубашке и совершенно не знала простуд. Обычно старики умирают от пневмонии, а ее не могла одолеть
Но мать не сдала. Не могла. Вот так.
Облом
Анька Гречишкина давно положила глаз на этого парня — Серегу Руденко. Ординатор первого года. Прибыл из Ростова и носом рыл землю от усердия. Нос был, правда, кривоватый. От бокса. Он в мединституте чемпионство держал в полутяжелом весе. Рослый, крепкий, ноги ставил широко, уверенно, как на ринге. Интересный шатен. Брови густые, в глазах — искры. Есть чем увлечься. Икал, правда, часто. Ну, это от институтской столовки. Какая там еда для ординатора-первогодка? С его-то копейками. Но зато ручищи у него были огромные. Как обнимет кого из девчонок, аж кости хрустят. Приятно!
Анька не раз норовила попасть в его объятия и взвизгивала громче всех, да и формы у нее были вполне привлекательные, ну уж а походка — вообще заглядение. Она так вертела на ходу попкой, что пожилые сестры говорили: “Ну, поплыл наш вертолетик, глядишь, кого зацепит”. Она уже сходила замуж, развелась вовремя и была свободна, как ветер. На мужчин заглядывалась с интересом, а на Серегу — так с повышенным.
Однако Сергей тоже был не лыком шит. Заканчивалась ординатура, он многому научился, но возвращаться в Ростов и окружающие его солончаки и степи не хотел ни в коем случае. Чего не хватало? Московской прописки. Это была проблема. “Прописочные” девчонки замуж выходить не хотели. Так, потискаться, провести романтичный вечер в простеньком кафе (откуда деньги, Зин?) и даже углубиться потом в желанный интим с псевдострастными криками и смешочками (и обязательным предохранением) — это всегда пожалуйста. Почему бы и нет? Пуркуа па? Как любила говорить старшая сестра в радиологии, которая была назначена обществом главной по е.ле. И которая строго спрашивала всех вновь прибывших девиц: “Ты блядь или овца? Ненавижу овец!”.
Анька овцой отнюдь не была. Но жила с мамашей вдвоем в огромной запущенной коммуналке с буйными соседями и о прописке какого-то мужика (хоть и симпатичного) даже не помышляла. Зачем? Лишний штамп в паспорте?!
Но завлекать — завлекала. При виде Сереги крутила задом так, что декоративные пуговицы отскакивали от юбки. Она это подсмотрела у Мадонны в каком-то рекламном ролике. Как надо вертеть.
И он в конце концов сдался. Улыбнулась ей фортуна. Но только на короткое время. Казалось, все карты сошлись удачно: мать уехала в Тулу к сестре на целую неделю, соседи расползлись кто куда — кто на свои шесть соток, кто в тюрьму, кто в больницу. Благодать! Он наконец пришел, высокий, галантный. Тортик за три пятьдесят принес и букетик фиалок за рупь пятьдесят. Бутылочку “Столичной” кристалловской она приготовила загодя. На всякий пожарный. Вот и пригодилась.
Немного выпили, слегка закусили и наладились в койку. Вернее, в огромную деревянную кровать, в которой Анька спала с матерью. Кровать была старая, жутко скрипучая, но просторная. Хочешь — ложись в длину, хочешь — в ширину. Анька на это тоже рассчитывала — любила порезвиться в разных позициях. Замуж даром, что ли, ходила? Образовалась неплохо.
Анька зашторила окна, создала интимный уют, распустила волосы и голышом нырнула под одеяло. От нее несло любовным
Дальше — по рассказу Сергея вечером в общаге.
Картина Анькиных зазывных плеч, исходящие от нее призывные токи, флюиды, феромоны и еще черт знает что до того распалили Серегу, что он разделся со скоростью образцового курсанта военного училища (он побывал там когда-то) — десять, максимум — двенадцать секунд. Он сбрасывал одежду целыми блоками: майка, свитер и пиджак — вместе через голову (хорошо, что пальто снял раньше), трусы, брюки и ботинки — ловко вниз. Только ботинки грохнули об пол. Носки оставил — они прилипли, снимать канительно, да и по полу явственно дуло.
Нырнул под одеяло так стремительно, что с размаху стукнул членом Аньку по колену. Она только взвизгнула от неожиданности и восхищения. Все складывалось замечательно. Если бы не одно “но”.
Привлеченный жаром уже не только знакомого ему Анютиного тела, но и токами еще какого-то горячего субъекта, обманутый зашторенными окнами (ночь — не ночь, не разберешь), из-под подушки выполз крупный румяный клоп. Сделал быструю пробежку и встал, задумавшись — с кого начинать. Он был сыт, плотно пообедал накануне, но тут предлагали что-то новенькое и в больших количествах. И он уставился на Серегу. Взгляд его был так грозен, что Сергей тут же заметил его. Можно даже сказать, что их взгляды пересеклись. У клопа — гастрономический интерес, у молодого мужика — ненависть. Неравные позиции: Серега-то занят, связан по рукам, ногам и еще по кое-чему, а клоп свободен, как ветер.
Хорошо, что клоп побыл в задумчивости на несколько секунд дольше обычного. Этого хватило, чтобы Серега кое-как закончил свою деятельность, удивив и душевно огорчив Анюту, бодро спрыгнул на пол, ловко щелчком скинул соперника и, бормоча, что он забыл про заседание кафедры, оделся опять, как образцовый курсант, — за сорок пять секунд (включая пальто и шапку). Потом он смылся навсегда.
Анька искренне была огорчена, но догадалась о причине такого афронта и принялась жестоко мстить. Она пролила кипятком все кроватные щели, выколотила на балконе ватные матрацы, сбегала в керосинную лавку и вооружилась таким количеством дихлофоса, что его бы хватило на целую общагу молодых ординаторов. Или казарму солдат.
Но... поезд ушел. Больше она не смогла заманить Серегу. Тем более что его взяли в штат института и дали прописку. Он тут же женился на своей ростовчанке — крупной дебелой казачке. С пятым номером лифчика. Друзья восхищенно цокали языками.
Анька тоже не прозябала. Вышла замуж за “средство передвижения” — выехала в Израиль, но не выдержала тамошней жары, развелась и очутилась в Австралии. Там прекрасно себя чувствует — вышла замуж за австралийского полицейского, клопов там не бывает, отпугивают эвкалипты, вокруг коалы, кенгуру и большая русская община. Так что все кончилось хорошо.
Больница
Я люблю иногда полежать в больнице в хирургическом отделении. Чего-нибудь вырезать или зашить. Неважно что. Это очень обостряет чувствительность, все-таки скальпель, иголки, зажимы. Конкретные предметы, деловые. После вмешательства, конечно, потошнит малость, но терпимо. Вот только путаются разные трубки — дренажная из раны, питательная — из носа (чтоб рот был свободен для ответов врачу и глотания таблеток), мочевая, сами понимаете откуда. Только разберешься, какая откуда, — привыкнешь, приспособишься, — их уже вынимают, родимых. Только капельная остается. Для солидности.