Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер
Шрифт:
– Ну, зачем керосин-то? Берете петарду, а лучше десять, связываете их, поджигаете и кидаете, – объяснял мне в подробностях, как лучше поджигать квартиры на пятых этажах ветхих блочных хибар, следователь Палладий Дудкин, когда мы выходили из зала суда после подписания мирового соглашения о том, что взамен спаленной квартиры я согласна принять в дар небольшой дом на краю города от семьи поджигателя и не буду настаивать на возбуждении уголовного дела.
Мы дождались маршрутку и поехали на окраину, где предположительно стоял мой новый
– Мать этого Шестакова – скандалистка с большим самомнением, – следователь зевнул и добавил: – Так что соглашайтесь на этот домик.
Дудкин повторил эту сентенцию несчетное количество раз с утра, и тут в мою душу начало закрадываться подозрение.
– Я же согласилась, раз подписала мировое соглашение, и на Шестакову сегодня нагляделась, та еще фря, в школе второгодницей была!
Мы стояли в двух шагах у воды, но никакого дома в пределах видимости я так и не увидела. Впереди росли ивы, камыши и трава по пояс. Мы обошли их и внезапно уткнулись в старый забор. И то, что я увидела за забором, заставило меня попятиться...
– Мою квартиру – на эту халупу? – возмутилась я. – Не ожидала, что мое новое жилье будет походить на собачью будку!
– Да не пугайтесь, – Дудкин открыл калитку. – Дом крепкий и не очень старый, здесь речник Савельев жил, пока не утонул в прошлом году.
От реки пахло тиной, по воде плыли ветки, пакеты из-под молока и пивные банки. Я с опаской приблизилась к микроскопическому домику с одним слепым окошком, наглухо закрытым деревянными ставнями. С крыши свисали куски проржавленного железа, до которого я могла свободно дотронуться рукой.
– Ну, вы тут сами, ладно? – протянул мне ключи и откланялся следователь. – Мне еще в комиссию по делам несовершеннолетних до часу надо успеть. И не забудьте завтра сходить к нотариусу и оформить все документы на дом. Читайте их внимательнее, слышите? – дважды повторил он, и я кивнула, чувствуя себя заложницей большого обмана.
У крыльца валялась куча сучковатых поленьев, и я, взобравшись на нее, внимательно осмотрела крышу. Значит, дом надо топить, узрев небольшую трубу, подумала я.
От крыльца до воды было около десяти метров, я осмотрела высокий фундамент и немного успокоилась, кирпичи были крепкими, лишь пара угловых раскрошились.
«Вот он, мой дом из ниоткуда», – открыв непривычно тяжелый висячий замок, я заглянула в терраску, в углу которой стояли болотные сапоги.
– Зимой он точно промерзает, – войдя в единственную комнату, я огляделась. – Нет, все не так плохо на самом деле, если не брать в расчет легкую заброшенность места.
Маленькая голландская печь в углу, стол, табуретка, деревянный топчан, вот и все, что было в единственной комнате. И мутная городская река за окном, от которой рябило в глазах.
Я пригляделась и на противоположном берегу обнаружила закрытый с утра бар «Гибралтар».
«По
Я обошла каждый уголок дома и вдруг поняла, что он мне нравится. Я закрыла ставни и дверь и уже с дороги, оглянувшись на кусочек крыши среди ив, окончательно решила брать дом себе.
Поймав попутный трактор, я поехала ночевать к дочке.
Бар «Под мухой»
Я вышла от нотариуса с кипой документов.
– Дом-развалюшка перейдет в вашу собственность через две недели, – объяснила мне нотариус.
«И можно начинать жизнь с нуля!» – перебегая дорогу, ликовала я и чуть не попала под велосипед.
Мимо со свистом пронеслась бабка в пробковом шлеме и спортивном костюме. За бабкой, ноздря в ноздрю, бежали два бультерьера. В Дракине легион таких сумасшедших бабок с выводками собак.
И тут я вспомнила, что мне надо зайти к той самой Леле Залуцкой, бывшей театральной костюмерше и знакомой сестер Хвалынских. Именно Леля Леонидовна Залуцкая, в девичестве Рыжикова, любившая и сама пропустить стаканчик-другой, выступала посредницей моего к ним подселения.
Я постучалась в дверь коммунальной квартиры неподалеку от автовокзала и вошла. Пахло гречневыми блинами, значит, Леля дома, поняла я.
На кухне у плиты ко мне спиной стояла высокая кудлатая старуха и ножом снимала со сковородки толстый блин. Кому-то нравятся молодые лица, а мне пожившие... Карта жизни, в основном топографическая, отпечаталась на длинной физиономии Лели Леонидовны, на ее шее и ушах. Большеротая и надменная дама с мешками под глазами и лошадиным подбородком, Леля оглянулась, ничуть не удивившись моему приходу.
– Садись, – кивнула она. – Все скитаешься?
– Скоро вернусь, – пробормотала я, усаживаясь на табуретку, когда-то крашенную в синий цвет.
– Ты не нервничай, а рассказывай, – налила стакан черного чаю Леля и подвинула его ко мне. – Бери блин, правда, без сметаны, – ворчливо предупредила она.
Халат цвета увядшей розы распахнулся на Леле, и я нечаянно узрела ночную застиранную рубашку в полоску.
– Пропали? Уже пятый день? Недолго, – закуривая, безразлично допытывалась Леля. – А чего им здесь делать? – громко возмутилась она. – Крепкие старухи, их поленом не убьешь...
Сзади бабка, а спереди все еще дама, вот такая невидаль сидела и пыхтела от возмущения. Никакой дряхлости на Лелином лошадином лице за шестьдесят с лишним лет так и не наросло.
– Когда мы работали, они тоже исчезали время от времени, – нехотя жуя блин, ворчала бывшая костюмерша. – Это демоны, а не сестры... А ты выпить принесла? – внезапно спросила Леля, с пристрастием глядя на мою сумку.
– Так и живешь отшельницей? – вытаскивая четыре бутылки пива и воблу, задала я риторический вопрос.