Дай умереть другим
Шрифт:
Последнее слово прозвучало как пощечина, заставившая вздрогнуть всех четверых раненых. Стоило врачу исчезнуть за дверью, как они одновременно загомонили, стремясь перекричать друг друга и оправдаться перед своим боссом.
– Кто мог знать, что этот мужик таким ушлым окажется?..
– Я в него трижды успел выстрелить, а он как заговоренный – все пули мимо…
– В следующий раз мы его достанем, батоно!..
– Мамой клянусь, я ему этого не прощу. Удавлю голыми руками…
Сосо поморщился. После недавней отсидки грузинская речь перестала казаться ему родной и близкой, как прежде.
На полу валялись окурки, две пустые бутылки из-под водки, комья побуревшей ваты, заскорузлые от крови штаны, свитера, куртки. Настоящий полевой госпиталь. Лазарет. А ведь задача, поставленная перед четверкой, была предельно проста: подъехать в назначенное место и взять наглеца, вздумавшего диктовать свои условия в городе, который Сосо считал своим. Результат? Глаза бы не смотрели на этот результат. Позор, да и только. И эти шакалы еще смеют оправдываться?
– Он пьяным притворился, гад…
– Мы думали: обычный русский алкаш…
– Пистолет у него сам из-за пазухи выпрыгнул, хоп!..
– Как из пулемета стал строчить, честное слово…
– Цх! – прикрикнул Сосо. – Заткнитесь, вы. Все это я уже от вас слышал. Про чудо-ствол, про оборотней… Хватит с меня ваших баек.
Раненые смолкли. Было такое впечатление, словно в подвале внезапно выключили работающее на полную громкость радио.
Переступив через двоих бойцов, Сосо остановился над побелевшим Чачей и поинтересовался:
– Как чувствуешь себя, герой?
Последовавший за боссом Гоги затаил дыхание, являя собой безмолвную тень.
Стараясь совладать со своим немеющим языком, Чача пролепетал:
– Все нормально, батоно. До свадьбы заживет.
– Свадьба – это хорошо, – задумчиво произнес Сосо. – Намного лучше, чем похороны, да?
– Намного лучше, – отозвался эхом Гоги.
Он перестал сдерживать дыхание, и теперь его легкие заработали шумно, как кузнечные мехи: хех-хех-хех. Стоило Чаче закрыть глаза, и ему представился оскаленный волк, готовый впиться в беззащитную глотку. Он с трудом проглотил слюну и попросил:
– Пощади, батоно. Через три недели я буду на ногах, клянусь.
– Три недели? – Сосо кивнул. – Ладно, пусть будет по-твоему. – Он достал из кармана витой шелковый шнур, который иногда использовал в качестве удавки, и уронил его рядом с раненым. – А это тебе на память, чтобы не забывал о своем обещании. Если вдруг почувствуешь, что через три недели не сможешь ходить без посторонней помощи, то лучше не дожидайся, пока за тобой явится Гоги, договорились?
Не дожидаясь ответа, Сосо равнодушно отвернулся и пошел прочь. Сопровождавший его Гоги то и дело оборачивался через плечо, и встречаться с ним взглядом было так страшно, что Чача опять закрыл глаза.
Лежащий рядом с ним шнур походил на свернувшуюся в кольцо змейку, терпеливо ждущую своего часа.
2
Самочувствие, в котором проснулся Зинчук, было очень и очень далеким от отличного или хотя бы от того, которое можно было назвать удовлетворительным.
Не
Придерживая одной рукой голову, а другой – то ли печень, то ли сердце (возможно, они сегодня поменялись местами), Зинчук пересек комнату отдыха и скрылся за дверью ванной комнаты, откуда некоторое время доносились звуки, которые ни за что не станет издавать человек здоровый и довольный жизнью.
Ночь со вторника на среду Зинчук провел в офисе, поскольку вдруг понял, что ему не хочется возвращаться домой, где без Светланы делать, в общем-то, нечего. В одиночестве смотреть телевизор? Раскладывать бесконечные пасьянсы? Искать забвения в интернетовских лабиринтах? Нет, тысячу раз нет. Вместе с женой исчезли все привычные желания. У Зинчука возникло такое ощущение, что он вторично потерял дочь, а это оказалось слишком тяжелым испытанием. Почти невыносимым.
Еще до того, как содержание алкоголя в крови превысило допустимую норму, Зинчук твердо решил, что больше он Светлану в обиду не даст – ни Сосо Медашвили, ни самому черту-дьяволу. В конце концов, уголовные авторитеты тоже смертны – все дело в том, кому и сколько заплатить за подтверждение этой истины на практике. Кроме того, человек, похитивший Светлану, пообещал ликвидировать грузина совершенно бесплатно. Не то чтобы Зинчук верил в бескорыстие людей, но иногда они руководствуются не только шкурными интересами. Месть? Ревность? Зависть? Не имеет значения. Главное, чтобы грузин поскорей получил по заслугам и отправился в долину предков. Ему там самое место – среди древних витязей в тигровых шкурах. В цивилизованном мире таким жестоким дикарям не место.
А до того как Сосо будет отпет и похоронен, Зинчук намеревался спрятать Светлану там, где ее никто не найдет. Ее ведь похитили, разве нет? Вот пусть и числится пропавшей без вести. Сосо совсем не обязательно знать о том, что девушка будет выкуплена. Правда, два миллиона, на которые он наложил свою жадную волосатую лапу, придется вытаскивать из оборота.
Что ж, если такова цена нормального существования, то Зинчук вполне способен его себе обеспечить. Тем более, когда рядом не станет так называемого компаньона, который на самом деле ничем не лучше присосавшейся пиявки. Кровушки попить захотелось? Будет тебе кровушка, Сосо! Захлебнешься ею. Своей собственной!
– Э-эк… Бр-р…
Вывернувшись наизнанку в последний раз, Зинчук уставился слезящимися глазами на свое зеркальное отражение. Его физиономия напоминала луну, бледную, ущербную, окруженную туманным ореолом и оттого не имеющую четких очертаний. Через полчаса, когда он выбрался из-под контрастного душа, лицо превратилось в нечто более или менее пристойное. Если бы не розовые, как у кролика, глаза, то бледный вид можно было бы списать на обычную усталость. Впрочем, Зинчук не обязан был отчитываться перед кем-либо. Напрячь его мог только один человек в Курганске – Сосо. Но в данный момент грузин, скорее всего, дрых после разгульной ночи. Такой уж образ жизни он вел, животное. Упырь!