Дай умереть другим

Донской Сергей Георгиевич

– Сосо Медашвили, – подсказала Светлана, сохраняя тот самый оскорбленный вид, который напустила на себя минуту назад.

– Сосо Медашвили, – повторил Громов, морщась. – Где он хранит деньги? Как до них добраться? Куда и зачем он увез своего так называемого компаньона? Слишком много вопросов, на которые нет ответов. – Громов взглянул на свои часы. – Между тем сегодня уже среда, и в моем распоряжении осталось меньше сорока двух часов. Какие будут предложения?

– Э-э… – открыл рот Костечкин.

– Ну-у… – неуверенно протянула Светлана.

– А

первое предложение такое! – ладонь Громова с размаху шлепнула по столу. – Сейчас Андрюша отправится на фирму Зинчука и попытается разузнать, где он находится, когда его ожидать и всегда ли при нем вертится кавказская свита. Думаю, эта задача легко выполнима при наличии волшебной милицейской «корочки». Подчиненные с удовольствием стучат на начальство, если уверены в своей безнаказанности. Поэтому, – Громов предостерегающе поднял палец, – это должно быть негласное, но очень оперативное расследование. Если Зинчук окажется у себя, разворачивайся и уходи, Андрюша. Но обязательно присмотрись к охране и планировке офиса. Не исключено, что я лично нанесу туда визит. – Глаза Громова полыхнули белым огнем.

– Понял! – Костечкин вскочил из-за стола и сделал неуклюжую попытку вытянуться по стойке «смирно». В великоватой одежде с чужого плеча это получилось у него не слишком браво.

– Потом езжай на квартиру моей дочери, – сказал ему поднявшийся со стула Громов. – Мы со Светланой будем ждать тебя там.

Мы со Светланой!

Вряд ли в этой фразе крылся какой-то особый подтекст, но девушка испытала такой подъем, что даже улыбнулась грудастой официантке, явившейся за деньгами.

2

Даже очень молодые и не слишком опытные милиционеры умеют делать такое значительное лицо, что их не спутаешь, к примеру, с разносчиками пиццы или парфюмерии фирмы «Орифлейм».

Состроив соответствующую мину, Костечкин рванул на себя входную дверь фирмы «Домино» и шагнул внутрь, приготовившись небрежно взмахнуть удостоверением перед носами охранников. К его изумлению, никто наперерез ему не бросился. В просторном холле было пусто, если не считать двух уборщиц, перешептывавшихся возле рамы металлоискателя. При появлении Костечкина они смолкли и, подхватив свои ведра, скрылись в неизвестном направлении.

Не лучше обстояло дело в длинном коридоре на втором этаже. Опустевшие кабинеты, бумаги, рассыпанные на полу, черные экраны компьютеров. Человек несведущий решил бы, что офис подвергся взрыву нейтронной бомбы или инфекции сибирской язвы, но повидавший виды Костечкин заподозрил нечто похуже. На фирму наехали. Да так, что крысы мигом разбежались с тонущего корабля.

Живая душа обнаружилась лишь за пятой по счету дверью, в комнате, которая, видимо, служила здесь приемной. У секретарши было маленькое личико, на котором с трудом умещались пухлые губы Ким Бессинджер. Переступив через подозрительные бурые пятна, покрывавшие светлый ковролин, Костечкин вежливо поздоровался:

– Добрый

день. У вас здесь что, эвакуация?

Секретарша неопределенно пожала плечами и отвела глаза. Она была явно не расположена вести беседы с незнакомым молодым человеком в слишком просторных для него штанах и куртке.

Костечкин дал ей полюбоваться своим удостоверением, закатанным в прозрачный пластик, и поинтересовался:

– Так что же все-таки случилось?

– Шэ-пэ, – ответила секретарша, деликатно прикрывая рот ладошкой.

– Шэ-пэ? – изумился Костечкин. – Это еще что за хрен с редькой?

– Шерешвышайное проишештвие. – Второе слово было произнесено значительно отчетливее первого. Секретарша, как выяснилось, шепелявила не из кокетства, а по причине отсутствия передних зубов.

Оглянувшись на запятнанный ковролин, Костечкин без труда сопоставил факты, которыми располагал, и пришел к выводу, что припухлость губ секретарши вызвана причинами отнюдь не естественного характера.

– Поконкретней, гражданочка, – посуровел он, расположившись на стуле таким образом, чтобы видеть входную дверь. Ему не хотелось быть застигнутым врасплох и предстать перед Громовым щербатым и шепелявым.

– На эту тему беседуйте с руководством, – замкнулась секретарша.

– Вас как зовут?

– Наталья. – Поколебавшись, женщина добавила: – Ивановна… Переяславская. – Фамилия тоже была произнесена после некоторой паузы.

Костечкин, знавший, что сотрясение мозга иногда влечет за собой провалы в памяти, сочувственно покачал головой:

– Здорово вас отделали, Наталья Ивановна. Как говорится, паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Вот вы сидите здесь, страдаете, а начальство ваше небось цветет и пахнет?

– Не думаю, – покачала головой секретарша. – Владимир Михайлович уходил как в воду опущенный. Думаю, у него крупные неприятности.

– Да уж куда крупнее! – воскликнул Костечкин. – Вы на свои губы в зеркало смотрели?

– Не ваше дело, – прошипела секретарша.

Кажется, зря Костечкин затронул эту деликатную тему. Прикинув, как бы повел себя на его месте Громов, он не придумал ничего лучше, чем сдвинуть брови к переносице. Они у него были светлые и не очень густые.

– А ведь ваш шеф уже дал показания, – произнес он, небрежно листая какой-то дамский журнал, все героини которого были как на подбор: здоровые, белозубые, без следов побоев на ухоженных личиках.

– Он разве в милиции? – удивилась секретарша.

– А вы как думаете? – запустил пробный шар Костечкин.

– Ну… Не знаю.

– А раз не знаете, то зачем говорите?

Чем нелепей вопросы, тем легче ставить ими в тупик допрашиваемых – это Костечкин усвоил давно. И секретарша действительно захлопала глазами:

– Что я говорю?

– В том-то и дело, что ничего. А ведь Владимир Михайлович на вас надеется. Побеседуйте, говорит, с Мстиславовной, она этих генацвале враз опишет. У нее, говорит, глаз – алмаз.