Дайте мне обезьяну
Шрифт:
— Ты нас кидаешь, а я бандит? Да еще и пошлый?
— Где я кидаю? Кого?
— Нас! И не просто кидаешь, ты нас опускаешь! — он показал, как опускает. — Вот как ты делаешь. Меня кем только не обзывали, но пошляком — ни разу, никогда в жизни!
Косолапов, похоже, обиделся. Тетюрин молчал.
— Я понимаю, если б хоть жертва от тебя какая-нибудь требовалась, — поборов обиду, начал о своем по второму кругу Герман Федорович Косолапов. — Хотя бы усилие… Ни хрена! Пользуйся готовым. Твой же друг Негожин Костя из кожи вылезает, старается. А мы просто капризничаем! Побыть на собственной свадьбе не хотим! И потом вместе с невестой два-три раза на людях появиться… Делов-то! О чем разговор, Витя? Я же с тобой не хочу ссориться, поверь.
Потом, вспоминая эту беседу, Тетюрин не переставал удивляться тому, что тема вознаграждения практически не развивалась. Ну упомянул Косолапов о гонорарии, о тысяче баксов — о! тысяча баксов! — ну назвал их (ее, тысячу баксов) «приданым наоборот», а так больше давил на сознательность, на совестливость, на художественное чутье Тетюрина.
— Тебя же никто не заставляет детей заводить с Несоевой! — вразумлял Косолапов. — Это брак-символ, это знаковый брак! Без контекста он немыслим. Не было бы контекста, не было бы этих элекций несчастных, стал бы я с тобой возиться?!.
— Знаешь, Герман, я женюсь, я тебе не говорил, но я давно жениться хочу, у меня есть на ком, у меня подруга красавица, мы два года вместе живем, боже, как я ее люблю, как я ее люблю, ты просто не знаешь! Все, решил, женюсь! Катя.
— Когда ты женишься?
— Вот приеду домой и женюсь.
— Женись — кто тебе мешает? Я рад за тебя. Через месяц-другой разведем тебя с Несоевой, ты даже знать не будешь, и подруге своей не говори, я все на себя беру, это ж формальности — разводы, печати, дело техники, главное, чтобы сейчас, на этой свадьбе — здесь и сейчас!.. Книжку твою выпустим, я тебе в Москве такой промоушн устрою! Ну Витек, ну пожалуйста, позволь тебя женить — чисто формально! Не пожалеешь!
— Женюсь, женюсь, — повторял Тетюрин, не слушая Косолапова.
— Хочешь верность сохранять, сохраняй, — сказал Косолапов.
— Женюсь, женюсь, — повторял Тетюрин.
Между тем блефовал Косолапов. Ни в какой тупик не загонял его Тетюрин — отказался бы, и ничего б не случилось. На случай отказа Косолапов подготовил уже другой сценарий, пускай менее выразительный, но зато и не хлопотный вовсе. Тетюрин по-прежнему остается женихом Несоевой, наработки не теряют силы. История любви, собачка Тим и все такое… «Слезы мешают жить». И то, что Тетюрина враги Несоевой отметелили подло с целью нагадить Анастасии Степановне, главным козырем остается, от этого никуда не уйти. Так отметелили, гады, что свадьбы не будет. Ну и пусть свадьбы не будет. Обидно. Но тем хуже для них, для врагов «Силы и справедливости». Народ у нас, как известно, жалеет битых, изгнанных и уволенных.
— Соглашайся. А там поглядим. Там видно будет.
— Что значит «видно будет»?
— Ну… может, у вас и здесь получится что-нибудь… Откуда я знаю. Я в личную жизнь не вмешиваюсь.
— Но ведь это абсурд! Герман, это абсурд, абсурд, абсурд!
— Ты разлюбил абсурд? Мне казалось, абсурд — это твоя стихия?
На такое Тетюрин не нашелся ответить.
— Ты не торопись, ты подумай до вечера. Не горячись. Я приду.
До вечера он добросовестно думал — в частности, о материальных благах, о той же книжке с промоушном и о тысяче баксов. Вечер не наступил еще, а он уже догадался, что в принципе согласится. Но надо быть перед самим собой до конца честным. Надо самому понять, почему он пойдет на это. Угрозы тут, конечно, ни при чем, не на того напали. И любовь к искусству ни при чем (иначе было бы просто по-идиотски). Тогда — почему? А потому. Тысяча баксов. Он заработает на браке с Несоевой на свадебное путешествие с Катькой! Вот человеческий аргумент, а вовсе не идейные соображения и не художественное чутье. Все-таки его натура была не такой художественной, какой виделась Косолапову. А может быть, он просто профессионализировался.
А может быть, хитрый Косолапов как раз и рассчитывал в конечном итоге на стремительную профессионализацию Тетюрина.
На элекции в Новосибирске он обязательно возьмет Тетюрина к себе в команду.
И в Пензе. И в Челябинске. И в сопредельной республике Беларусь.
А там, глядишь, и в Госдуму. А там, глядишь, — президентские.
2
Тетюрин о возмездии не мечтал и все же был удручен тем обстоятельством, что даже для видимости, для проформы никто не собирался искать его истязателей. Вот навещают, фрукты несут, произносят слова сочувствия с неизменным таким юморком, дескать, как это, брат, тебя угораздило — будто он с карусели упал по пьяному делу. Будто жертва он не террора, а несчастного случая. Объяснил же ему Филимонов: ни одной не проходит кампании, чтобы кого-нибудь не побили. Успокоил. Статистика. Получается, что Тетюрин всего лишь общий закон подтвердил, как если бы под машину попал в магнитную бурю. Досадно.
А ведь те костоломы не скрывали, чьими были посланцами. Все на виду.
— За Каркара — я понял, но почему за Копейкина? Копейкин откуда, если Каркар?
— Ничего ты не понял, — Филимонов сказал. — Каркар и Копейкин — братья, это нам точно известно.
Тетюрин так рот и открыл.
— Единоутробные. От разных отцов.
— Да ты что!..
— Не расстраивайся, тебе еще повезло. Лучше сразу за обоих получить, чем за каждого по отдельности.
Долго думал Тетюрин.
— Почему же они в разных блоках тогда?
— Их право, — сказал Филимонов.
— Почему же сами друг с другом грызутся?
— На публике, — отвечал Филимонов.
— Им, значит, можно друг друга, а мне…
— Ну, с яйцами, согласись, перебор был. Я тебе сразу сказал.
Проблема разрубленного червяка занимала его когда-то. Был один, стало два. Тот один — умер он или не умер? А эти два — прежний ли это червяк или два других персонажа? Как личность погиб ли червяк? Вот, скажем, аспект юридический, — несет ли самостоятельная половинка червяка ответственность за поступки бывшего целого? Если несет, в какой мере она должна (и должна ли?) делить эту ответственность с другой половинкой? Могут ли полчервяка претендовать на прерогативы бывшего целого? А если не пополам, а в отношении 1:3? 1:5?.. Вот и сейчас Тетюрин задумывается об этом, а в голове у него (опять же слева) выбулькиваются контраргументы: ха-ха-ха, червяк никакая не личность, это во-первых, — как представитель общности себе подобных червяк не обладает «устойчивой системой социально значимых черт», во-вторых… Но Тетюрин переворачивается, во-вторых или в-третьих, на другой бок, и, в-четвертых, внутренний оппонент умолкает.
Тетюрин утратил целостность. Он уже не равен себе самому, каким еще был недавно. От него отделилась часть — вроде той (или не той) ноги — и теперь нахальным двойником существует параллельно Тетюрину.
Двойник Тетюрина, как Афродита из пены морской, стремительно возникал из пены и шелухи пиаровских креативов; он наливался кровью Тетюрина, обретал цвет лица и простоту мысли. Представительствуя за Тетюрина, он, фантом, все больше и больше принадлежал реальности. Реальность уже полюбила его, она признала в нем Тетюрина, каким хотела бы Тетюрина видеть.
Тетюрин, затосковавший по самотождественности и все еще мнивший себя истинным Тетюриным, был реальности не интересен.
Политолог Самсонов изменил своим взглядам, в чем честно признался общественности. Раньше он призывал игнорировать всех — и так называемых крепких хозяйственников, и выдвиженцев из журналистской среды, и бывших научных работников, и профессиональных партийцев, и не в последнюю очередь женщин (они-то куда?!), — но теперь, после того, что случилось, другими глазами взглянул на Несоеву — и увидел: она живой человек!