Дебют четырех коней. 1946-1947

Савинков Андрей Николаевич

Слух этот с одной стороны породил понятное оживление среди скучавших по родному языку бойцов, а с другой — вызвал определенное раздражение. Среди тех, кто сражался с бошами в течение последних лет — пусть даже под чужим для нас красным флагом — авторитет дуумвирата Рейно — де Голль был не слишком высок. Нет, с одной стороны их уважали за несгибаемую решительность воевать с бошами до последнего и не сдаваться, не смотря ни на какие военные неудачи. С другой стороны, очень уж эти неудачи были тяжелы, чтобы их так просто можно было простить.

Поэтому далеко не все мои танкисты горели желанием менять ряды победоносной Красной Армии, которая активно гнала немцев на запад

на сомнительную возможность повоевать под командованием американцев. Последних — тогда еще это не было очевидно, но с высоты прожитых лет сейчас понятно, что это были первые проблески начавшейся уже холодной войны — советские газеты ко всему прочему нещадно критиковали за «варварские бомбардировки» и применение «оружие массового поражения» по гражданским целям. Особенно это касалось уничтоженных городов Японии, все же до призывов к защите немцев — учитывая то, что они успели натворить во время короткой оккупации западных областей СССР — советская пропаганда к тому времени еще не дошла.

В итоге оказалось, что меня вызвали в Москву для вручения ордена в ознаменование того вклада, который французский легион сделал в общий успех последних наступательных операций. Поскольку ситуация с подчинением граждан Франции была достаточно неоднозначна, награждение выглядело мероприятием во многом политическим. Впрочем, с другой стороны, вряд ли мог бы найтись человек, считавший, что офицеры Французского легиона на самом деле этих наград не заслужили. [На граждан Франции у советского правительства, однако, были свои планы, которые в дальнейшем и были реализованы на практике. — Прим. Ред.]

Награждение планировалось в самом Кремле — главном сосредоточии власти красной империи. Не буду подробно расписывать всю церемонию, тем более, что ее уже не раз упоминали в своих книгах писатели куда более талантливее меня. Скажу только, что мне лично достался орден Ленина — одна из самых высоких наград СССР. Причем вручил мне ее сам Сталин, именно тогда я единственный раз увидел вблизи русского лидера.

Ну а уже в конце августа нас перебросили в Литву, где планировалось новое наступление с целью выхода красной армии на государственную границу и переноса боевых действий на коренные территории Германии.

Мой полк был передан в состав Первого Прибалтийского фронта, упиравшегося своим правым флангом непосредственно в Балтийское море. Основной задачей поставленной Ставкой на нашем направлении был выход к Неману на всем его протяжении и при возможности — занятие плацдармов на левом — немецком — берегу реки, для облегчения дальнейшего продвижения на юг и запад. В том, что это продвижение будет, никто уже не сомневался.

Второстепенной задачей, доведенной до меня командиром 51-й армии, генерал-лейтенантом Крейзером — мой тяжелый танковый полк имел армейское подчинение хоть и действовал в основном совместно с 61-м стрелковым корпусом — было окружение группировки, защищающей Мемель, с тем, чтобы эти войска не смогли улизнуть на левый берег Немана. Укрепленный Кёнигсберг представлялся нам тогда достаточно мощной крепостью, и было понятно, что чем меньше опытной пехоты будет его оборонять, тем нам в дальнейшем будет проще.

План был достаточно прост и незамысловат, и в основном строился на полнейшем преимуществе красной армии как в технике, так и в личном составе. Качественно и количественно. Лобовым ударом от города Шауляй на юг мой полк должен был прорвать оборону вермахта, выйти к мосту через Неман близ Тильзита и по возможности не дать его уничтожить. После чего повернуть направо и ударом вдоль реки отсечь обороняющиеся на побережье немецкие войска от путей к отступлению.

Если бы мне предложили подобный план где-нибудь году в 1941, я бы, пожалуй, посчитал такое прожектерство полнейшим безумием. В те времена о глубоких прорывах в тыл немцам мы могли только мечтать. В конце же 1946 года расклад сил был уже совсем иными. Как говорили русские, глядя на очередную партию сдавшихся в плен бошей: «не тот уже немец пошел».

С этим было достаточно сложно не согласиться. Небольшое количество ветеранов, прошедших войну с самого ее начала, было в обилии разбавлено едва вошедшими в возраст юнцами и мужчинами, чей возраст уже подходил к седьмому десятку. Такие на первый взгляд полнокровные части имели весьма сомнительную боевую ценность и по всем параметрам уступали пехоте когда-то железным катком прошедшей по всей Европе, Африке и Ближнему востоку. Однако я опять отвлекся.

Само наступление в Прибалтике началось 18 сентября. В этот раз все было достаточно стандартно: артиллерийская подготовка, несколько залпов реактивных минометов, удары с воздуха — немецких истребителей видно не было, и советские штурмовики чувствовали себя в воздухе совершенно вольготно — и наконец, после того как передний край обороны вермахта стал больше похож на лунный пейзаж, в дело вступили мои танкисты.

Странное дело, отметил я тогда, почти полностью исчезли обычные для таких моментов нервы. Я хоть и воевал с самого первого дня этой охватившей всю планету мясорубки — семь долгих-долгих лет — однако до этого всегда отправляясь в атаку на вражеские окопы изрядно переживал. Тут же сам поймал себя на мысли, что абсолютно спокоен. Война окончательно перешла из категории подвигов и превозмоганий в категорию работы. Пусть сложной, опасной и кровавой, но вполне привычной. Знакомой «от» и «до».

Впрочем, и легкой прогулкой война все равно не стала. Оборонительную линию немцы в тех краях сумели построить крепкую, с опорой на природные преграды. Полоса наступления в пределах которой предстояло оперировать моему полку была примерно 4 километра в ширину. Слева она упиралась в достаточно крупное озеро, справа были остатки какого-то небольшого водохранилища, дамба которого была разрушена толи нашими бомбардировщиками то ли самими немцами. Большая часть воды ушла, однако показавшееся дно водоема при этом оказалось изрядно заиленным и для техники полностью непроходимым.

Защищались немцы [Оборону на этом участке держала 21 авиаполевая дивизия, которая хоть и была забрана у «Люфтваффе», все равно оставалась одной из наиболее подготовленных на этом участке фронта. — Прим. Ред.] яростно. Как будто задались целью опровергнуть наше к ним немного снисходительное отношение. В первой же атаке полк потерял на минах и от противотанковой артиллерии шесть машин, из которых две сгорели дотла. Боши подпускали наши танки на близкое расстояние и били из пушек в основном по гусеницам и каткам. В лоб их седисятипятки мои КВ-4М не брали, а борта опытные танкисты умели не подставлять.

Тем не менее, не смотря на сопротивление, мы достаточно уверенно продвигались вперед. К концу 1946 года взаимодействие родов войск в красной армии уже было доведено до идеала, и приданный нам тяжелый гаубичный полк отрабатывал заявки буквально в течении нескольких минут. Два раза пришлось вызывать штурмовики, чтобы достать спрятанную за деревьями и складками местности немецкую артиллерию. Летуны также отрабатывали на А+. [То есть на 5+ если переводить в советскую пятибалльную систему. — Прим. Ред.]