Дэдпул. Лапы
Шрифт:
Весь в синяках, с выбитыми зубами, он, дрожа, пожимает плечами:
– Да не знаю, нравится просто.
Ну что ж, не мне осуждать людей за их имидж. Но щенки – это другое дело. Я поднимаю его, держа за халат, окончательно разбиваю ему лицо и отшвыриваю – с таким расчётом, чтобы он пролетел несколько метров, прежде чем упасть.
Я размышляю, как бы продолжить нашу милую беседу, как вдруг слышу за спиной какой-то шум. Вот чёрт! Я думал, что раскурочил пинсеттер, но он всё ещё работает. Всё это время, пока я забавлялся, бедные щеночки были в опасности!
– Быстро
Крастон указывает на электрощиток. Я переключаю тумблер, и свет в подвале гаснет – но шум продолжается.
– Это должно было сработать, клянусь!
Шум становится громче. Настолько, что теперь уже очевидно: его источник – вовсе не машина. Это один из щеночков-кеглей, прелестный маленький бигль, наполовину зажатый в пинсеттере. Он топочет лапами по дорожке, как будто весит минимум тонну. Потом он падает и катится к нам, словно пушистая кегля. Ремни, которые придают ему форму кегли, лопаются один за другим, по мере того как щенок увеличивается в размерах.
Наконец он освобождается и встаёт на четыре лапы. Он до сих пор выглядит почти как настоящая собака, но злобный блеск в глазах его выдает. Будущий монстр встаёт на задние лапы, словно просит подачки. Лапы превращаются в ноги, совершенно не собачьи на вид. Из передних лап вырываются четырёхпалые руки. Грудь расширяется, рёбра трещат, не выдерживая напора. Висячие уши заостряются, как у гоблина. Морда, отмеченная всеми признаками благородной породы, вдохновившей создателя Снупи, пульсирует и превращается в пародию на свиное рыло. На лбу вырастают рога – они не очень большие, но из-за больших чёрных отметин бросаются в глаза.
Вы спросите, какого он цвета? Пара оттенков зелёного плюс чёрная маска вокруг глаз, как у енота.
Низкий потолок подвала не даёт монстру выпрямиться во весь свой пятиметровый рост, но он пытается. Корчась и выгибаясь, он издаёт глухой крик, в котором слышны отголоски космической бездны:
– Я Груто, пришелец из ниоткуда!
Из ниоткуда? Ну нет, этого я так не оставлю.
– Это какая-то отсылка к битникам? Или к песне «Битлз» – человек из ниоткуда, все дела?
Громила озирается с неподдельным удивлением.
– Где я? Как я сюда попал? Почему я ничего не помню?
Эгей, я знаю, каково это – прийти в себя посреди дорожки для боулинга, с трудом связывая слова. Я словно в зеркало гляжусь. Но сейчас не время для самоанализа.
Крастон ползёт к двери, надеясь смыться под шумок. Пытки – моё больное место: палачи в моей картине мира заслуживают самого строгого наказания. Так что я указываю на него:
– Эй, Груто! Я знаю, как ты тут оказался! Это всё он! Тот парень, который сейчас стоит на коленях и готовится обмочить штаны! Это он тебя сюда притащил!
Груто поворачивает голову в сторону спортсмена. Раздувает ноздри, как огромный бык в маске енота.
– Я… голодный!
– Нет, пожалуйста! Не надо! – Крастон ускоряется и выползает в коридор.
Я отодвигаюсь, чтобы уступить Груто дорогу, но ему далеко не с первого раза удаётся
Бедный Груто. Глядя на то, как он сиротливо бродит туда-сюда, нерешительно отпихивая с дороги всякий хлам, я понимаю, что он не большой мастер игры в прятки. Значит, действовать придётся мне. Единственный путь наружу – это лестница, а я не слышал, чтобы кто-то по ней взбирался, значит, Крастон до сих пор где-то здесь. Хм.
Я подкрадываюсь к Груто и шепчу ему:
– Мы же одна команда, правда?
Пришелец из ниоткуда кивает.
– Вот и отлично. Значит, так: я сейчас спрячусь под лестницей. А ты оставайся тут и погромыхай чем-нибудь, чтобы он не догадался о моём манёвре. Понял? Ну, погнали.
Я тихо подбираюсь к лестнице, нахожу себе тёмный уголок и машу рукой Груто, чтобы тот действовал по плану.
– Где же этот человек? Я голодный!
Как я и предполагал, из-под коробок выбирается Крастон и крадётся к лестнице.
Я преграждаю ему путь:
– Далеко собрался?
Он бухается на колени и умоляет, как последний не знаю кто:
– Не отдавай меня этому чудищу!
Мне почти жаль его.
– Эх. Ты обещаешь никогда больше не играть в боулинг?
Даже если он скажет «да», нет причин ему верить. Но если что-то и может заставить садиста пересмотреть свою жизненную стратегию, то это превращение жертвы в злющего голодного монстра. Так что я и вправду готов помиловать Крастона, но тут он всё портит.
– Я… я возьму белок вместо щенков! Клянусь!
– Груто, он здесь! Сюда!
– Не-е-ет!
Не успеваю я и глазом моргнуть, как Крастон оказывается в животе у Груто. Мне по нраву этот громила, но, увы, я не могу не задаться вопросом: что, если от Визерса было не больше проку, чем от китайской еды, и через час Груто снова проголодается? По справедливости, я должен достать пушку и ввергнуть его в небытие прямо здесь и сейчас. Но когда он кидает на меня взгляд, полный признательности, я почти различаю в его облике былые щенячьи черты. Если он будет хорошо себя вести, может, я смогу убедить Щ.И.Т., чтобы они взяли его на изучение?
Правда, сначала надо во всём убедиться.
– Груто, давай поднимемся наверх и потолкуем, хорошо?
Потолок в гостиной выше, чем в подвале. Комната освещена солнцем. Груто ухитряется втиснуться в большое кресло, не ударившись ни обо что головой. Я ставлю рядом стул, сажусь и смотрю на монстра.
– Мы не такие уж и разные, правда, приятель? Ты срываешься с цепи из-за генетически запрограммированной агрессии. Я люблю убивать, но не люблю причинять бессмысленную боль. Ну, почти никому. Нас называют монстрами, но настоящие монстры – это садисты вроде того, кого ты только что проглотил. Ой, дружище… – я указываю ему на зубы. – У тебя тут застрял кусочек Крастона.