Дэдпул. Лапы
Шрифт:
Я кладу УРА на стол и указываю на неё.
– Дик, можем друг друга дубасить где угодно и чем угодно, но не трогай эту штуку, ладно? Просто поверь, не стоит к ней подходить. Ясно тебе?
Ха! Похоже, дубасить никого не придётся. Возможно, я уже победил. Катана пришлась кстати. То, что на живом человеке оставило бы простую царапину, заставляет Дика дрыгаться и приплясывать. Он резко дёргает головой, как будто сейчас кончит.
– А, забей, неважно. Ну что, Дик, сдаёшься?
– Нет, Дэдпул. Пока нет.
Шестерёнки в его механическом
– О нет. Хочешь сказать, ты сейчас собираешь все силы для последнего решительного удара?
Склонив голову, он выдёргивает из плеча клинок и направляет на меня.
– Именно.
Я киваю.
– Ну тогда иди к папочке.
Мы кидаемся друг на друга. Я ошибался насчёт Дика – он проворнее, чем мне казалось. Но в большинстве боевых искусств половина успеха – умение использовать сильные стороны противника против него. Я делаю вид, будто собираюсь столкнуться с ним лбом – как будто мы бараны какие-нибудь, – но в последний момент припадаю к полу, и Дик перелетает через меня.
Идея была в том, чтобы вскочить на ноги и ударить его в уязвимое плечо, пока он стоит ко мне спиной. Но Дик не стоит ко мне ни спиной, ни лицом. Он всё ещё летит – и приземляется прямо возле стола, где лежит УРА.
– Слушай, ну я же просил держаться от неё подальше!
– Извини!
Дик ковыляет прочь. Его правая рука дёргается, а тело вновь пускается в пляс, – но он может выделывать сколько угодно па: теперь моё внимание приковано не к нему, а к УРА. От толчка стол качнулся, и пушка катится, катится – и останавливается на самом краю. Я уже готов испустить вздох облегчения, как вдруг замечаю: в трещине что-то блестит. Прозрачная жидкость вытекает на стол и повисает крупной каплей на краю.
И кто же уселся прямо под этой каплей, виляя хвостом?
– Мистер Пушистик! Прочь оттуда! Живо!
Либо я не употребил ни одно из тех ста шестидесяти пяти слов, которые должна понимать средняя собака, либо уровень у Пушистика ниже среднего. Он остаётся на месте и с любопытством наблюдает за нависшей над ним смертельной угрозой – вытаращив глаза, стуча хвостом, высунув язык и словно бы говоря всем своим видом: «Ух ты, ух ты, что же это такое? Не терпится узнать!»
Вот ведь тупая псина. Но я всё равно его люблю.
Я бросаюсь к нему, и всё происходит словно в замедленной съёмке. Я лечу к мистеру Пушистику; смертоносная капля, словно паук, повисает на тонкой нити, опускаясь всё ниже. Не успеваю я пролететь и треть тгути, как нить обрывается. Капля падает – между ней и Пушистиком нет ничего, кроме воздуха и гравитации. Я хочу ускориться, но вряд ли это возможно, когда ты уже в воздухе. Хотя я всё равно пытаюсь.
Ещё немного… ещё чуть-чуть… Я уже почти на месте. Как и капля. Я и капля. Капля и я. Капля и мистер Пушистик. Я, капля и мистер Пушистик.
Осталось несколько сантиметров, но я не успею. Я не смогу вовремя отпихнуть
…и ловлю каплю!
Да, конечно, я могу регенерировать, но монстры тоже могли, а они превратились в слизь меньше чем за секунду. Получается, я только что совершил самоубийство ради собаки, трам-пам-пам.
Жаль, что вы не видите мою физиономию.
Мы всё ещё в замедленной съемке, и у меня есть время вставить пару фраз. По всему телу взрываются нейроны, посылая беззвучный сигнал не только моим органам, внутренним и внешним, но и малюткам-клеткам, из которых всё это состоит. И что же за сообщение несётся с такой скоростью? Вот оно: горстке молекул, которая была телом Уэйда, пришёл конец.
Даже раковые клетки расстроены – но, если честно, мне на них плевать.
И что же встаёт перед глазами Уэйда в его последние мгновения? Что видит он, пожертвовавший собственной жизнью? Горные цепи? Бескрайние поля? Какой-нибудь порнофильм?
Ничего похожего. Даже мистер Пушистик куда-то удрал – наверное, сидит в углу и вылизывает свои причиндалы. Я вижу только край стола и кусок белой стены.
Я хотел бы в последний раз взглянуть на Пушистика. Я хотел бы сказать ему, как рядовому Райану: «Заслужи это! Заслужи!» Но времени на это нет. Нет, и всё тут.
Я падаю на холодный пол. Руку пронзает острая боль, словно ладонь прожигает кислота. Я закрываю глаза – интересно, удастся ли мне опустить веки до конца, прежде чем я провалюсь в темноту? Мне таки удаётся. Я зажмуриваюсь и медленно считаю до десяти.
Эй, почему я всё ещё здесь? Я открываю глаза, чтобы посмотреть, что за $%#*@ происходит.
Нет, у меня нет чудесного иммунитета к этой дряни. В ладони и вправду зияет дыра – как раз там, куда упала капля. Она размером с монету и постепенно расширяется, но очень медленно. Может, дело в том, что это всего одна капля? На монстров я пшикал от души. А может быть, нанокатализатор в этой сцене просто работает как-то иначе, чтобы создать драматическое напряжение. Не могу сказать. Я знаю только то, что он постепенно превращает меня в жидкость, и, хотя я до сих пор жив, это не повод включать новую серию «Она написала убийство».
К тому же Дик до сих пор тут, а ему наверняка нравятся другие сериалы.
Я встаю и направляю на него оставшийся клинок. Голова у него до сих пор свёрнута набок, как будто крепится на соплях, но он умудряется кивнуть на мою руку:
– У тебя кисть отвалилась.
Я встаю в боевую стойку:
– Что, серьёзно?
– Ага. А теперь из руки капает розовая слизь. Вот ведь мерзость.
– Слушай, умник, мне некогда с тобой спорить, у кого чего не хватает. Представь, что я подзываю тебя, как Киану Ривз в «Матрице», и покончим с этим.