Декабрист
Шрифт:
— в-четвертых, Московский полк под командой Бестужева и Щепина-Ростовского должен идти в конно-артиллерийские казармы на Литейную и забрать с собой конную артиллерию. Возможно, удастся присоединить к себе и пешую артиллерию. После этого полк движется на Сенатскую площадь. Здесь вы ожидаете главнокомандующего Милорадовича. Семеновскому и Егерскому полкам надлежит подтянуться туда же, но расположиться на внешнем периметре, чтобы не допустить охвата наших войск неприятелем. Семеновцы, чьи казармы ближе расположены, должны сыграть в случае необходимости роль резерва при блокаде
— Я, как бывший кавалергард, предлагаю поговорить с кавалергардами — может быть, их удастся задержать в казармах? — предложил Ломоносов.
— Я поддерживаю! — вскочил русоволосый кавалергардский поручик, едва ли не единственный представитель кавалеристов — этой гвардейской аристократии.
— Отличное предложение, майор, — ответил Трубецкой. — Поручик Анненков, раз поддерживаете, так окажите майору возможное содействие. Затем Трубецкой продолжил:
— в-пятых, капитан-лейтенант Торсон, прошу вас организовать поддержку со стороны экипажей Кронштадта.
Светлоголовый потомок викингов, поднявшись, кивает головой.
— Граф Коновницын назначается связным.
Поднялся красивый юноша в мундире подпоручика со знаками Училища колонновожатых [15] . Петр Коновницын был старшим сыном покойного военного министра, героя 12-го года. Юношеская красота его, казалось, предвещает раннюю смерть (он дожил лишь до двадцати семи лет и умер, служа на Кавказе).
— Теперь о печальной предосторожности. — Здесь Трубецкой заставил всех насторожиться. — В случае военной неудачи все отступаем в направлении на новгородские военные поселения. Там Гаврила Степанович гарантирует нам поддержку поселенных войск. С его слов, отстраненный Аракчеев дал на это добро.
15
Созданная Н. Н. Муравьевым кузница армейских кадров позднее превратилась в Академию Генштаба.
Носатый Гавриил Батеньков согласно кивнул.
— Главным образом — Третья гренадерская дивизия, как это было предусмотрено еще мобилизационным планом, составленным по приказу покойного Александра Павловича на случай беспорядков в столице.
Кроме того, должен вас немного подбодрить, — добавил князь Трубецкой. — С нами генерал-майор Павел Петрович Лопухин, командир первой бригады Первой уланской дивизии, приписанной к Гвардейскому корпусу. Таким образом, за городом у нас будет и кавалерия, господа!
Последнее замечание было встречено одобрительными возгласами.
— Итак, выступаем четырнадцатого декабря, послезавтра, в восемь утра. Помните, ситуация такова, что вы можете после воцарения государя Константина стать командирами тех полков, или, по крайности, батальонов, которые поведете в бой! С богом, господа! — подытожил он.
Ломоносова во всем происходящем не очень приятно поразила одна вещь. Здесь планировали действия с гвардейской уверенностью, что они всегда застрельщики и армейские части будут за ними. Между тем в Санкт-Петербурге находились и гарнизонные части, такие старые пехотные полки, как Ништадский или Белозерский. Смена их в гарнизоне происходила раз в год, и можно было привлечь людей оттуда: это ведь вам не поселенные войска, где в полку боевые только первые два батальона. Но об этом никто не задумался.
Заключительное слово взял Рылеев:
— Братья! На нас будет смотреть вся страна! Сможет ли правление на Руси передаваться законным образом, или несчастный император Павел был трагическим исключением в цепи переворотов, на которые от века обречена матушка Россия? Пусть успешных, но беззаконных и подающих пример беззакония и самоуправства всей толпе невежественных чиновников и самодурственных бар, коим выдан на расправу безмолвствующий русский народ! Мы должны подать нашей России пример! Законный царь даст добрые законы нашему Отечеству!
Ответив усталой овацией поэту, присутствующие начали расходиться. Завтра предстояло еще многое подготовить к выступлению.
Мало кто обратил внимание, как романтически красивый поэт Рылеев отозвал в сторону отставного артиллерийского поручика Петра Каховского, игравшего при нем роль адъютанта.
— Петр, я хочу спросить вас, — мы все готовимся встать за нового русского императора, а готовы ли вы на жертву для него?
— Какую? — спросил худой, остролицый, измотанный невзгодами Каховский.
— Его противник должен пасть — это освободит Россию от междуусобия. Повторите подвиг немца Занда.
— Нет, я не возьмусь за это, — покачал головой Каховский. — Если только столкнемся в бою, тогда это будет не бесчестно.
— Вряд ли, мой друг, вы столкнетесь с принцем, который двигает дивизиями, — заметил несколько раздосадованный поэт.
Ломоносов этого разговора не слышал. Однако в большой квартире делопроизводителя Русско-Американской компании нашелся лишний диван, на котором его разместили новые друзья, прежде чем распрощаться. Он спал как убитый.
На следующий день было ясно и холодно, под ногами весело похрустывал снег, и не верилось, что через день наступит время возможного кровопролития на улицах города.
Часам к десяти подтянутый, красивый, в парадном мундире, Михаил Андреевич Милорадович появился на квартире своего знакомого, директора Театральной школы Аполлона Майкова, где его уже ждал Якубович. В этом же доме, этажом выше, на третьем, жила любовница генерала, танцовщица Екатерина Телешова, и Милорадович был в отличном настроении после встречи с ней.
Когда Якубович отчитался перед ним о совещании, Милорадович задумался на минуту:
— Вот что, Саша — Измайловский полк под начало не бери.
— Но я же слово офицера давал! — воскликнул Якубович.
— А ничего. Не надо Зимний брать, не дай бог пострадает кто. Проще поступим. Матушка-императрица обещала договориться. Войска выстроим, я выеду к ним — он и слова не скажет.
— А крепость?
— А вот ее пускай берут. На всякий случай… — генерал Милорадович, черногорец, был весел и добродушен, отважный до безумия, он не был искушен в том деле, которое, с редкой осведомленностью, описывал флорентиец Николо Макиавелли…