Декамерон 2
Шрифт:
Шумайские уличные фонарики, пусть и погасшие давно, также говорили в пользу того. Воистину омерзительное место, не заслуживающее зваться частью Равновесного Мира. И Церковь давно бы сровняла этот район с землёй, не плати здешние хозяева баснословные откаты за своё существование.
За деньги на многое можно взглянуть сквозь пальцы. Горожан здесь тоже не отлавливают, пока не случится тяжкое преступление. Да и то — смотря, кто его учинил.
Так что саргузский отстойник преспокойно жил и здравствовал. День ото дня здесь что только не происходило: у городской стражи было всегда работы хоть отбавляй. Зато не скучно. И все счастливы.
Почти
Это всего лишь человеческие издержки — отходы городской жизнедеятельности. И, что ни удивительно, дополнительный приработок тем же патологоанатомам, священникам и могильщикам. Порочный круг, на котором зиждется всякий большой город.
Альдред не спешил, раз уж в районе красных фонарей светило утреннее солнце, а на пару вёрст вокруг не было ни намёка на приближение облаков. Он судорожно силился вспомнить примерную карту Города, но ничего не выходило. Казалось, чума степенно дробила его память на осколки. Сложно сказать, как Флэй сюда попал, и как должен был выйти. А главное — куда. И как назло, путевые знаки в этой части Города не ставили: крамольное место; если кто-то что-то ищет, сам пусть найдёт.
— Дерьмо… — буркнул себе под нос ренегат и пошёл вперёд. Ничего больше попросту не оставалось.
Он как в воду глядел, рассуждая о том, как Чёрная Смерть сказалась на самых оживлённых уголках Саргуз.
Как и везде, Альдред видел на мостовых брошенные кареты, телеги с гниющим провиантом, спёкшихся упырей, человеческие останки, крыс, что хозяйничают в костях. Можно сказать, наблюдать подобное он привык.
Самое страшное зрелище, как правило, таилось в самих зданиях. Настоящие картины массовой бойни, изображённых эпидемией филигранно, со вкусом — и в то же время грубыми мазками. Дезертир не брался гадать, сколько боли, мучений и страха довелось пережить людям, оставшимся гнить в саргузских зданиях. Об этом чуть позже лучше, чем кто-либо, расскажут их кости. Хрономиражи, пронизывающие Аштум.
Но вонь… Совсем не та, которая обычно стояла над Городом.
Разумеется, от язычников новые хозяева унаследовали хитросплетённую канализационную систему. Но ни одно следующее поколение не потрудилось её расширить, подвести к новостройкам. И дело не столько в утраченных технологиях: просто-напросто это требовало колоссальных вливаний денежных средств.
Городская казна разбухала столетиями, но на неоправданные шаги никто не решался пойти. Да и зачем? Ларданское герцогство захлёбывалось в нечистотах, но существовало и, даже можно сказать, благоденствовало. Что ещё надо?
Бедняки, которым повезло, жили в инсулах и пользовались благами наравне с богачами, которые заняли античные домусы. Водопровод, канализация — многие по эту сторону Экватора таких-то слов не слышали.
Всем остальным приходилось нужду справлять или где придется, или в пресловутых деревянных кабинках. К этому легко можно привыкнуть и безродному, и аристократу. Как-никак, в герцогском замке тоже канализацией и не пахло.
Зато местный феодал владел одним из самых лакомых кусков земли на Западе. А уже это дорогого стоит!
Если бы Альдред сновал по Рыбному Рынку, грешил бы на гниль от моллюсков и сельдевых, которые никто никогда не купит больше, раз некому. Была бы рядом скотобойня, подумал
При том, что обоняние Флэя, как и все прочие чувства, значительно померкли, он ощущал стойкий смрад гниющей человечины. Те, кого не доели каннибалы, мерно разлагались всюду. Миазмы клубились над округой — такие густые, что хоть ножом режь. То же самое гули как таковые. От них воняло мертвечиной, и даже тонкий аромат чёрного нектара не мог перебить эту затхлость.
Упыри не живы и не мертвы. Их организм устроен иначе. Альдред подозревал, они не могут голодать подолгу, как те же люди. Если гули не едят, у них начинается нечто сродни катаболизма.
А когда не остаётся на костях должного количества мяса и внутренних питательных соков, каннибалы попросту гниют заживо. Потому-то за алчущей ордой тянется особенно удушающий, гнилостный шлейф. Хотя в совокупности всех миазмов Города он, конечно, теряется.
Флэй не метил ни в ученые, ни в доктора. Дело это нынче неблагодарное, да и области его знаний были строго ограничены инквизиторскими, отчасти — житейскими. Но даже он, видя то, что пережил в Саргузах, начинал явственнее постигать природу Чёрной Смерти, продуктов её ферментации: друзы чёрного нектара, нечисть, солевые испарения.
Жаль только, что Альдред многое претерпевал на собственном примере.
Так или иначе, всё, что нёс в себе мор, сводилось к распространению заразы в народ. Из тех, кто болеет чумой, и тех, кто превратился в гуля, эпидемия вытягивала все жизненные соки, только чтобы рассыпать побольше тлетворных семян вокруг. Чтобы губительные кристаллы, оставаясь в тени, покрывали всё новые площади.
Ренегат шёл, и не думая прикрыть нос. Воздуха как такового вокруг не имелось, только миазмы. Пытаться как-либо обезопаситься от них казалось жалкими, бездарными потугами. Лучшее, что мог сделать Альдред, — это покинуть Саргузы, уйти в горы или леса. Только там ещё можно было отыскать природную чистоту Равновесного Мира.
Впрочем, долго ли она просуществует, если Ламбезис действительно намеревается накрыть Чёрной Смертью весь Аштум?..
Голову дезертира занимали мысли обо всём и ни о чём, а ноги — вели невесть, куда. Позади оставались всевозможные рассадники плотского греха, где ныне правила Смерть. Упыри, кучковавшиеся в зданиях с избытком, дремали в ожидании новой жатвы. Пробудившиеся же, облизываясь, тихо провожали его безучастными взглядами.
Однако район красных фонарей в дневной час был не так безлюден, как могло показаться на первый взгляд. Совсем рядом с Альдредом, где-то в переулке, некто опрокинул глиняный кувшин. Тот рухнул на мостовую и разбился вдребезги. Ренегат резко вскинул арбалет и направил в ту сторону.
Кто бы это ни был, уже убежал, скрылся из виду. А глиняный кувшин — один из — действительно распался на осколки. Дезертиру не пришлось по душе соседство с другими выжившими. Он понятия не имел, кто это мог быть, и какие у них намерения.
Зато прекрасно знал: для них беглец — всё равно, что красная тряпка для быка. С него есть, что стрясти. По-хорошему или по-плохому.
Идти в этот переулок, пусть и залитый солнцем, казалось худшей идеей на свете. Но обстоятельства порой оказываются сильнее человеческой рациональности.