Дела и ужасы Жени Осинкиной
Шрифт:
Во всех этих заведениях детьми занимались порядочные, добрые люди, что Игоря глубоко поразило: по своему жизненному опыту последних семи-восьми лет он бессознательно был уверен, что такие люди вовсе перевелись на Руси. Во всех трех заведениях он оставил по крупной сумме денег — и уже получил несколько очень внятных отчетов о том, как именно эти деньги тратятся. Он уже составлял план, как учредит фонд, и Анжелика будет его директором, что не помешает ей получать высшее образование. Толковость, организаторские способности и совестливость — он за несколько встреч разглядел в ней редкое сочетание этих качеств.
Дочь ничего не просила для себя. При этом с непосредственной радостью,
В последний раз он подарил ей бирюзовое ожерелье, купленное в Венеции, — и она широко открыла голубые глаза, пораженная его красотой. К нему было и колечко с бирюзой. Какое-то необычное — когда он выбирал все это в Венеции при помощи секретарши, та особенно ахала над этим кольцом, и он долго вертел его в руках, рассматривая. Анжелика сказала, что ожерелье будет надевать по большим праздникам, а кольцо не станет снимать вообще никогда.
И вот все оборвалось.
Он лежал, бездумно глядя в потолок, по которому ходили световые полосы от проезжающих за окном машин, — и не мог сосредоточиться ни на одной стоящей мысли.
Стоит заметить, что в самое последнее время у Заводилова не то что улучшились, а скорее наметились какие-то отношения с Викторией. Она подходила к нему, встречая в кухне или в холле, прижималась, ластилась, спрашивала иногда:
— Папочка, как ты себя чувствуешь?
И хотя уже года два как Игорь Петрович ясно понял, что его дочь любит на свете одного человека — себя, что реальны и чувствительны для нее только и исключительно собственные проблемы и что она совершенно не в силах понять, что вокруг нее — такие же люди, как она сама, из мяса и костей, с такими же нервными окончаниями, так же способные чувствовать физическую и душевную боль, — все-таки он отзывался на эти ее движения. В те минуты память ярко освещала ему картины прошлого — не такого и далекого, десять-двенадцать лет назад. Толстенькая девочка бежала по двору ему навстречу, сияя не только глазками, а всем личиком, налетала со всего разбегу, безоглядно веря, что в ту же секунду ее подхватят сильные отцовские руки и подбросят высоко в воздух. Ведь она любила его — умела, значит, любить? Куда же все делось — любовь, жалость, безоглядная вера?..
И ему начинало казаться, что, может быть, что-то тлеет еще на дне ее души, не все еще потеряно — сейчас, когда он столько потерял…
По звукам, донесшимся из холла, он понял, что Виктория вернулась из ночного клуба — обычного в последний год места ее времяпрепровождения. Без всякой цели, скорее не зная, куда себя деть, чем желая увидеть дочь, он встал и пошел в кухню.
Виктория, войдя в дом, не заходя в свою комнату, пошла налить себе соку. Открыла холодильник — и тут же в кухню вышел отец.
— Налей и мне!
Она налила бокал и подала ему.
В этот момент Игорь Петрович Заводилов узнал, что слова «у него потемнело в глазах» — совсем не выдумка романистов. Он глянул на пальцы дочери, сжимавшие бокал, — и черная завеса задернула от него белый свет.
Глава 20. Братство ощетинивается
Залаяла собака, стукнула калитка, в дверь вошли трое — Женя Осинкина и с ней двое взрослых мужчин. Поздоровавшись со всеми за руку, эти двое тут же снова ушли на улицу — возиться с машиной.
— На соплях доехали, — доверительно пояснили они Ване-оперу, которого определили на глаз как если не старшего других по возрасту, то как человека солидного.
Женю все набившиеся в комнате приветствовали вытянутой вверх, над головой, правой рукой со сжатым кулаком, что означало
Перед ней были ее друзья.
Живущие в разных концах огромной России, они съехались по ее зову. Год назад Олег соединил их. Тогда же возникла Идея. Главным ее автором была Женя, но понемногу участвовали все. Некоторым из них это слово не нравилось, они предпочитали — Мысль, другие говорили — Действие. Так или иначе, все они были людьми, готовыми действовать — не во зло, а во благо, не для себя, а для других — для тех, кто в силу возраста, болезни или обстоятельств (как сейчас Олег) беспомощен и нуждается в их помощи.
Быстро обежав глазами комнату, Женя убедилась, что все, кого она рассчитывала здесь встретить, действительно здесь, всем улыбнулась, как умела только она. И все заулыбались ей навстречу, потому что невозможно оказалось не улыбнуться тому, к кому обращена была Женина лучистая улыбка и кому радостно кивала ее похожая на одуванчик головка.
Тут же Женя получила стакан свежезаваренного чая с вареньем на выбор — малиновым (из лесной, между прочим, малины), черничным или земляничным. Глотая горячий чай, она, сдвинув бровки, с ходу начала совещание.
— Вы все все знаете. Олег в тюрьме, думает, что будет сидеть всю жизнь. Медициной доказано, что от одной мысли, что это — на всю жизнь, у человека автоматически начинают отключаться важнейшие участки, обеспечивающие здоровье и саму жизнь. Некоторые даже через год умирают. Каждый лишний день там разрушает здоровье, понимаете? Особенно когда человек знает, что невиновен.
Наши действия должны состоять из двух этапов. Первый — мы находим доказательства того, что Олег не совершал убийства. И тогда пишем — вместе с адвокатом, конечно, — надзорную жалобу в областной суд. Я сама ее отвезу и сдам под расписку в Кургане. Назначают суд, привозят Олега. Приговор отменяют. Заводят вроде новое дело — ну, снова ищут убийцу. Тогда — второй этап: мы ищем того, кто это сделал. Теперь уж деваться некуда, надо все это распутать до конца, чтоб никто не шипел, что, мол, «убийц освобождают». Тут кое-какие наметки есть, но, конечно, ясности мало. Скорей всего, какой-то маньяк. Тем более, что через месяц около Шумихи убили еще двух девушек.
Вернемся к задаче первой. Что мы уже нашли? Во-первых, у меня в руках показания Лики Лекаревой, устанавливающие алиби Олега, и ее согласие выступить на суде. Во-вторых, надо найти в доме старую спецовку тети Груши. В ее кармане мог остаться важнейший документ. Он все прояснит. На суде спецовка не фигурировала. Олега взяли в Петербурге. Во что он был одет в день убийства — этим никто не интересовался, потому что о следах крови речь не шла: Анжелику задушили.
— А у нее же вроде лицо было изуродовано?.. — подала голос Нита. Она была на похоронах Анжелики.
— Ей прижигали его сигаретами, — сурово сказала Женя.
Все подробности страшного дела, тщательно ею собранные, она держала в уме, ничего не забывая.
Все остальные осведомлены были в целом, одни больше, другие меньше.
Мячик, например, и вообще не знал, что такое алиби, но сидел, непривычным образом присмирев, надеялся, что как-нибудь все само собой постепенно прояснится.
— Раз никто спецовку не трогал, наследство тети Груши еще никто не делил, то спецовка должна быть где-то в доме. Проблема в том, как нам ее из заколоченного дома добыть.