Дела житейские (сборник)
Шрифт:
– Ну, да… она самая. От вашего «Бурана», значится… Он ведь как раз в конце тридцать шестого заболел и как-то быстро околел. Как напоследок старался. Вона, каку красавицу сотворил, – Фомич кивнул на стоявшую под своей попоной «Лимонку»…
Обычно Фомич, когда они останавливались, кидал своей лошади под ноги ворох сена. Сейчас ей никто ничего не кинул, и это нервировало кобылу. В отличие от привычных к подобному обхождению лошадей дезертиров, она с таким положением мириться не хотела и, мотая головой, всхрапывая, всячески выражала свое недовольство… Николай неспешным шагом подошел к «Лимонке». Она и ему выразила недовольство, всхрапнула, раздула ноздри. А Николай ходил вокруг, разглядывал ее, будто только что увидел. Когда он поправил сбившуюся попону, «Лимонка» несколько успокоилась и даже не дернулась, когда он ласково потрепал ее по гриве. Потом он подошел к одним из своих саней выдернул используемое под подстилку большой клок сена… Только что выражавшая свой норов кобыла стала есть
– Вот что, дядь Яш… я отпускаю тебя. Иди и всем в Глуховке расскажи, что не бандиты мы и простых людей не трогаем. А воюем против бандитской власти, что в России верховодит. Наш с тобой разговор тоже можешь рассказать. Только осторожно, не всем подряд. И что меня узнал… тоже пока не говори… Понял?
– Понял я тебя Николай Прокофич… А с «Лимонкой» что будет? Ведь ухайдокаете вы ее, – ничуть не возрадовавшись своему освобождению, Фомич привычно запереживал о своей кобыле.
– А ничего не будет. Ты на ней и уедешь. Я вас обоих отпускаю. Только вот молоко твое с битонами у нас останется. Думаю тебе за них не больно нагорит. Так и скажи Федоту своему, что отобрали. А насчет «Лимонки»… это ты верно помыслил, у нас тут она разве что до марта доживет. Мы ж всех лошадей весной на мясо забиваем и этих забьем, – Николай кивнул на своих понурых клячь. Прошлый год мы только так и выжили, весной лошадей забили, засолили и летом кониной перебивались. Но ее я не могу… ведь «Буран» мне как брат был… а она тогда почти как племянница получается. Так что езжай дядь Яш с Богом.
– А твои-то ребята, оне как… против не будут? – Фомич опасливо кивнул на остальных дезертиров.
– Не будут, они меня слушаются. У меня дисциплина как в армии, мое слово закон, как я велю, так и сделают, – в голосе Николая слышались горделивые нотки. – Прошлым летом, когда на «Острове» сидели вот так же, конину да грибы с ягодами жрали, средь нас двое уголовных было. Оне от такой жратвы совсем озверели и на меня с ножами кинулись, хотели чтобы я их с болота вывел. Так я им обоим шеи свернул и в болоте утопил потом. Все видели. С тех пор против никто не вякает. Не бойся, езжай дядь Яш. «Лимонке» еще жить надо. Говоришь, ей семь лет? Этож даже не середина лошадиной жизни. Пусть живет, бегает… И мы, Бог даст, еще поживем…
Когда Фомич на своих санях отъехал уже достаточно далеко от того места, где жгли костер дезертиры и несколько успокоился, он вдруг понял, что Николай ненароком проговорился, открыл ему тайну – где бандиты прятались летом и осенью прошлого года, от облав и «прочеса». Они пересидели теплое время года на «Острове», питаясь мясом забитых лошадей и лесной растительностью, может дичью. Оттого их и не могли обнаружить, ведь «Остров» большую часть года кроме зимы недоступен. Да и зимой, когда топь подмерзает, до него добраться можно только по одному весьма узкому месту. Тот «проход» даже Яков Фомич не знал, потому что никогда не был охотником. А только охотники, да и то немногие, рисковали зимой ходить на этот «Болотный Остров». Видимо Николая водил туда в свое время его отец, заядлый охотник. Потому-то дезертиры как будто совсем пропали с весны до следующей зимы, ведь туда не только невозможно было добраться, но и они не могли выйти с этой небольшой возвышенности, где-то сто на сто метров, заросшей лесом в самой середине непроходимых топей…
6
Но на этот раз спрятаться, уйти на свой «остров» у Николая с его сотоварищами не получилось. Где-то в первых числах марта сорок третьего года, дезертиры, видимо с целью создания запаса продовольствия на лето, напали на машину, везущую свежеиспеченный хлеб с райцентра в один из рабочих поселков. Машину они «поймали» на пустынном участке шоссе перегородив дорогу своими санями. Шофера связали и положили лицом в снег, хлеб перегрузили на сани и уже собирались везти добычу в лес… чтобы и самим поесть, и сделать большой запас сухарей. Видимо, предыдущее лето, проведенное почти без хлеба, на одной конине и грибах с ягодами, дезертиров многому научило. Но на сей раз их судьбу решило крайне неудачное стечение обстоятельств. На их беду по дороге в тот же поселок ехала полуторка с тентом. В кабине вместе с шофером сидела женщина-кассир, а в кузове под тентом трое милиционеров, охранявшие денежный ящик в котором везли зарплату для рабочих завода по производству боеприпасов, располагавшемся в том поселке. У милиционеров была задача охранять деньги, а не ловить бандитов, потому, увидев дезертиров грабящих хлебовозку, они не собирались вступать с ними в бой. Полуторка, не доезжая метров ста, остановилась и стала спешно разворачиваться. Если бы развернулись, уехали… Но при развороте, занервничавший шофер съехал в кювет, забуксовал в снегу… А дезертиры не видели, сидевших в кузове под тентом милиционеров. Зато они увидели женщину, сидящую в кабине. И
В Глуховку милиционеры из райотдела приехали злые по причине, что не им, ответственным за борьбу с бандитизмом в районе, а совсем посторонним удалось «кончить» почти всю банду. Потому они «подметки рвали», чтобы поймать их командира, хоть его записать на свой счет. О том, что ушедший в лес последний бандит их командир, узнали от единственного оставшегося в живых, раненого дезертира. Ну, а областное милицейское начальство, чтобы «подхлестнуть» райотдел пообещало, что если они не поймают главаря весь тот отдел законопатить на фронт… О, фронта боялись все, потому как каждый день оттуда приходили похоронки, эшелоны с ранеными, изувеченные калеки, и рассказывали такое… Вкупе все это у кого угодно отобьет охоту попадать на вселенскую бойню.
Милиционеров приехало пятеро. Они решительно вошли в правление колхоза и потребовали у председателя сани и самую быструю лошадь. По сведениям исходящих от их осведомителя, в лесу именно в окрестностях Глуховки видели сани с последним оставшимся в живых бандитом. Председатель… что председатель, при виде злых лиц вооруженных автоматами милиционеров он и сам перепугался и повел их к дому Якова Фомича.
– Запрягай не мешкая! – отстранив председателя, скомандовал старший из милиционеров.
– А куды?… Она же у меня севодня уже в работе была и еще не кормлена, попытался воспротивиться Фомич.
– Ты что, сука, с бандитами спелся, когда молоко колхозное им отвез!? – заорал на него старший, бывший в курсе «лесной одиссеи» Фомича. – Если через пять минут лошадь не запряжешь, мы тебя, гада, по закону военного времени к стенке! – для наглядности милиционер достал из кобуры тяжелый, страшный пистолет «ТТ».
И здесь Фомич не испугался, чего ему боятся, он не председатель, ему теплого места не терять и вообще уже почти нечего терять… «Лимонка», последнее что у него оставалось, существо о котором он заботился, и которое вносило какой-то смысл в его жизнь. Но что он мог. Ведь «Лимонка» являлась собственностью колхоза… Фомич запряг «Лимонку» в сани, уверенный, что управлять будет он сам и сумеет не очень мучить, уставшую за день лошадь. Но милиционеры думали по другому:
– А ты куда прешь? Ты нам не нужен, мы и сами с лошадью управимся.
– Как же это?… С ней надо умеючи… С ней нельзя кто с ней не умеет… ее в галоп нельзя… к ней привычка нужна, ее и запалить недолго, она же со дня уставшая!.. – обращался Фомич к старшему милиционеру, и просительно смотрел на председателя – помоги! Но председатель лишь неловко топтался рядом и молча сопел. – Нет, я с вами поеду, – Фомич не выпускал из рук вожжей.
– А ну пошел отседова! – заорал один из милиционеров, пытаясь отобрать вожжи.
Но Фомич ухватился крепко и не отдавал… до тех пор пока старший милиционер с размаха не ударил его рукояткой пистолета по голове. Оглушенный он упал… Когда очнулся по лицу текла кровь, а саней и «Лимонки» рядом уже не было.
Милиционеры потому так торопились, что точно знали, где надо искать последнего дезертира. В лесу его случайно увидел лесник и заметил по какой просеке он поехал и какой след оставляют его сани. След тот был замечен где-то в двух километрах от Глуховки. Потому милиционеры, получив «сигнал» доехали до деревни по большаку на машине, там ее оставили под ответственность председателя, а сами решили догнать бандита в лесу на самой быстрой в округе лошади. А то что «Лимонка» до обеда возила дрова, и не успела покормиться… это их совершенно не интересовало. Им надо было как можно скорее выйти на след, и проследовав по нему найти и не упустить. В лесу на след они «сели», но через пару километров он почему-то раздвоился. Поехали по одному из них наугад и уже в сумерках потеряли и его. Злобу за свою неудачу милиционеры частично воплотили в матерную ругань, а частично выместили на «Лимонке», на ее спине. И если бы не запах от костра, нечаянно принесенный порывом ветра, вернулись бы они не солоно хлебавши…