Дело Аляски Сандерс
Шрифт:
– По-моему, я уже сам толком не знаю, что для меня хорошо.
– Это я понимаю, – сказал он. – И готов вам помочь.
За эти дни, проведенные с Гарри, между нами восстановилась та глубинная связь, что сложилась за долгие годы. Мы беспрерывно говорили, словно наверстывая упущенное время – на террасе, в гостиной, в ресторане неподалеку от его дома, сидели там часами, как когда-то в “Кларкс”. И в книжном магазине, где однажды под вечер он снял с полки томик “Правды о деле Гарри Квеберта”.
– Эту книгу я читал и перечитывал, – сказал он. – Я никогда
– Я никогда не злился на вас, Гарри. Я безуспешно пытался вас найти.
– Восхищаюсь вами, Маркус. И всегда буду вам благодарен. Благодаря вам, благодаря вашему расследованию в две тысячи восьмом году я наконец сумел перевернуть страницу с Нолой. Мне больше не нужно ее ждать, я больше не живу прошлым. Я смог начать жизнь заново. А главное, благодаря вам я понял, что наши демоны никуда не исчезают. К ним привыкаешь, и они в конце концов становятся частью нашего быта, не мешая ему. Вы что-то починили во мне, Маркус, и мне хотелось сделать то же самое для вас. Поэтому я и купил вам билет на концерт Александры Невилл. Чтобы дать толчок, чтобы вы пошли и встретились с ней. Она – женщина вашей жизни, Маркус. И еще не поздно все с ней починить. Несмотря на то, что случилось в вашей семье в Балтиморе. Этот билет на концерт должен был дать вам понять, что жизнь продолжается, что довольно лишь искры – и все снова пойдет своим чередом. После концерта вы могли пойти за кулисы, могли дать знать Александре Невилл, что вы здесь. Вы бы обрели ее снова. Почему вы этого не сделали?
– Не знаю, Гарри. Все слишком сложно.
– Ничего особо сложного тут нет, Маркус. Я часто думаю о вашем тридцать одном совете, как писать, о которых вы говорите в “Правде о деле Гарри Квеберта” от моего лица. Мне бы тогда дать вам только один, он стоит всех остальных.
– Какой?
– Задайте себе вопрос, зачем вы пишете. Ответив на него, вы узнаете, что делает из вас писателя. Вы знаете, зачем пишете, Маркус?
Я долго молчал и наконец признался:
– Не знаю, Гарри, теперь уже не знаю.
– За вас я ответить не могу, Маркус, но скажу, что думаю. Вы пишете, чтобы чинить. “Правдой о деле Гарри Квеберта” вы починили меня, “Делом Аляски Сандерс”, которое, по вашим словам, вы начали писать, вы наверняка намерены починить вашего друга Гэхаловуда. Весьма благородно с вашей стороны, Маркус, пытаться чинить всех и вся, но, быть может, пора подумать и о себе. Вы, конечно, можете всю жизнь разъезжать по Америке, как некий великолепный бродяга от литературы, раскрывать все случившиеся там мрачные убийства, но вас самого это не починит. Не исправит то, что случилось с вашими родными в Балтиморе. Не вернет вам ни Александру, ни ваших кузенов. Пора простить себя, Маркус, а это вам удастся, только если вы
Вот так Гарри Квеберт, мой вновь обретенный друг и наставник, подсказал мне решение, которое вскоре изменит весь ход моей жизни, – найти себе писательский дом.
– У вас в Нью-Йорке отличная квартира, – сказал он. – Но вам нужно место, где вы могли бы посвятить себя сочинительству. Место, которое позволит вам сосредоточиться на себе. Своя собственная Гусиная бухта.
– Мне очень нравится Новая Англия, – заметил я.
– Забудьте про Новую Англию, Маркус! Ваше “я” не там. Какое-нибудь очень важное для вас место. Закройте глаза и представьте город.
– Балтимор, – без колебаний ответил я. – Но не уверен, что мне хочется ехать в Балтимор.
– Не обязательно Балтимор, но уже лучше. Когда я слышу “Балтимор”, я, конечно, вспоминаю вашу родню, ваших кузенов. Вы еще ничего не писали о Гольдманах-из-Балтимора, Маркус… Наверняка есть место, где вам хочется это сделать. В этом месте Гольдман сможет починить Маркуса.
В четверг, 26 августа, покидая наконец Лайонсбург, я ощущал умиротворение. Я был уже не таким, каким сюда приехал. Переворачивалась какая-то страница моей жизни. Садясь в машину, я поцеловал в щеку Надю и крепко обнял Гарри.
– До скорого! – сказал я.
– Давайте о себе знать, Маркус. И приезжайте, когда хотите. Здесь вы дома.
– Я тоже всегда рад видеть вас с Надей в Нью-Йорке.
– Только не Нью-Йорк, – усмехнулся Гарри. – Когда вы найдете свой писательский дом, я приеду к вам туда.
Я отправился в путь. Всю дорогу я слушал знаменитые арии из опер. Когда я пересек границу между Канадой и Нью-Гэмпширом, мне позвонил Гэхаловуд.
– Писатель, – произнес он убитым голосом, – мы сели в лужу. У Бенджамина Брэдберда алиби на момент убийства Аляски. Это не он. Не знаю, как такое возможно, но нас обвели вокруг пальца.
Дело было закрыто, но Гэхаловуду все равно не давали покоя найденные в лесу осколки фары. Сперва он пытался о них не думать, но эта деталь досадной помехой без конца крутилась у него в голове.
Глава 36
Просчет
Салем, штат Массачусетс
Четверг, 26 августа 2010 года
Мы с Гэхаловудом встретились в Салеме, у дома Бенджамина Брэдберда.
– Что случилось, сержант?
– Писатель, поверьте, я бы не стал вас беспокоить по пустякам… Мне уже не первый день хочется вам позвонить и сказать, что концы с концами не сходятся…
– Говорите как есть, сержант. Что такое вам спать не дает?
– В нашей теории все работало: Брэдберд крадет пуловер Эрика Донована и оставляет его на месте преступления как улику. То же самое с письмом в кармане Аляски, он вполне мог его положить. Но что делать с этими осколками фары? Может ли это в самом деле быть совпадением, как сказал Лэнсдейн? В итоге я опять отправился в кабинет Брэдберда. Перерыл все его архивы. Он хранил кучу барахла во славу себя самого. По-моему, он был нарцисс. И смотрите, что я нашел…