Дело, которому служишь
Шрифт:
Ведущий самолет развернулся в сторону красного здания с водокачкой и отошел от группы. Секунда - и он понесся в стремительном пике. За ним на глиссаду пикирования, как на скользкую крутую дорожку, ступил следующий, потом еще, еще...
Доходя до невидимого пункта, точно рассчитанного еще на земле, "Петляковы", как бы оступаясь у края стремнины, с нарастающим гулом моторов летели вниз.
Вверху над ними кружились истребители прикрытия. Часть "Лавочкиных" опоясала "вертушку", охраняя ее с боков.
Ведущий сбросил
Они падали в одну точку. Еще не успевал рассеяться дым одного взрыва, как вспыхивало пламя другого, третьего... Через равные промежутки времени на опушку леса доносились глухие удары, и листья берез тихонько вздрагивали.
Ведущий закончил боевой разворот, набрал высоту и оказался в хвосте последнего самолета группы, растянувшейся в небе.
Кривую, описанную ведущим, повторил "Петляков", летевший вслед за ним. По этой же кривой лезли вверх остальные. Встав вровень с теми, кто был на исходной высоте, они спешили к краю невидимого обрыва и снова падали вниз...
Теперь уже трудно было пометить самолеты номерами, ибо первый и последний делали одно и то же: отбомбившись, каждый гнался за хвостом идущего впереди, взбирался на высоту и, скользнув по линии боевого пути, снова шел к земле, стонавшей от грохота разрывов...
Полбин поднес к глазам бинокль. Водокачки не было. Толстое круглое основание ее рассыпалось и было придавлено грузно осевшей крышей, как монгольской шапкой, надетой набекрень. Из обгорелых стен красного здания рвались кверху языки пламени, бледные, почти незаметные в сиянии безоблачного дня. Черный дым косо стелился по ветру.
На бугристой равнине среди кустов виднелись выгоревшие гимнастерки пехотинцев. Многие поднялись из укрытий и, заслоняясь руками от солнца, смотрели на пожарище. Кто-то повернулся лицом к Полбину и помахал над головой пилоткой, словно призывая: "Вперед! Путь свободен!"
"Петляковы" стали собираться в строй. Полбин услышал по радио голос Дробыша:
– "Береза", я "Клен". Цель накрыта. Вижу прямое... Я - "Клен"...
Вмешался чей-то другой, задорный голос:
– Бомбили отлично, подтверждаю!
Мелькнула мысль: Звонарев! Но нет, о нем давно ничего не слышно.
– Кто вы?
– спросил Полбин.
– Я - "Тюльпан"...
Это был ведущий истребителей.
– "Клен", - позвал Полбин.
– Слушайте меня, я - "Береза". Идите к отметке четырнадцать, та же задача. Я - "Береза".
Самолеты развернулись в небе. Ватные шарики зенитных разрывов потянулись за ними, но скоро отстали. Заработали зенитки над новой целью - длинным рядом серых одноэтажных зданий, в которых находилась противотанковая артиллерия врага.
После первого захода "Петляковых" зенитный огонь стал слабее, а потом и вовсе утих.
Все время, пока длилась бомбежка, полковник
"Петляковы" закончили обработку второй цели. Бомбы были израсходованы.
– "Клен", - сказал Полбин.
– Идите домой. Благодарю за отличные удары. Я "Береза".
Журавлиные косяки потянулись на восток. Как резвые жаворонки, кувыркались по бокам строя легкие истребители. Они словно выражали радость тем способом, который был недоступен чинным и серьезным бомбардировщикам.
Когда самолеты проходили над лесом, Полбин успел заметить, что левый крайний ведомый как бы прихрамывал, а мотор его дымил, оставляя в небе еле заметную прямую струю. Но самолет не отставал от строя.
"Наверное, дал слишком богатую смесь", - успокаивая себя, подумал Полбин.
Карташов держал около ушей сразу две трубки. Увидев, что Полбин собирается уходить, он положил одну и, встав, протянул руку, а глазами выразил понятную Полбину мысль: "Так занят, что и спасибо не могу сказать! Нет слов для благодарности!"
Радист вытянулся и отдал Полбину честь, приложив руку к эбонитовой чашечке наушников.
Полбин прошел вниз, на НП командира дивизии. Там тоже кипела работа, отдавались приказания, звонили телефоны.
– Сейчас будем брать, - сказал Полбину подполковник с седой щеточкой усов.
– Приезжайте вечером чай пить. Рюмками!
Он махнул рукой в сторону города, судьба которого была уже предрешена.
Полбин долетел на свой аэродром очень быстро: сильный попутный ветер подгонял его По-2.
Первым к нему подбежал Дробыш. Лицо его было угрюмо, маленький рот плотно сжат.
Он доложил о вылете и добавил:
– Ранен Гусенко. Умирает.
– Как умирает?
Полбин не мог привыкнуть к гибели людей, хотя многих из тех, с кем он прошел от берегов Дона, не было в живых. Каждый раз, слушая доклады о потерях в бою, он спрашивал: "Как - сбит?", "Как - не вернулся?", и были в этих вопросах возмущение и протест; как может погибнуть человек, столько раз храбро ходивший на врага, презиравший смерть?
Гусенко, весельчак Гусенко, "усач", подражая которому все летчики его эскадрильи, даже самые юные, отпускали себе усы, был одним из самых храбрых и умелых. Месяц тому назад он стал Героем Советского Союза. Его эскадрилья приходила без потерь из самых трудных сражений. Плотным, четким строем всегда возвращались на свой аэродром "усачи", и шутками, смехом оглашались стоянки...
Гусенко лежал на траве недалеко от своего самолета. Над ним склонился врач в белом халате, молчаливым кружком стояли летчики. Они расступились, пропуская генерала.