Дело Кравченко
Шрифт:
И это я называю только те процессы, на которых люди сознались. Большинство этих людей — делало режим и было сделано режимом. И о них писал Кравченко.
НКВД
— По вопросу об НКВД были большие противоречия: Морган сказал, что НКВД никакого нет, Цилиакус объявил, что НКВД не Россией выдуман. Наши свидетели рассказали вам о всеобщей слежке, добровольной и профессиональной.
В 1937 году сам Калинин говорил о добродетелях доносительства (цитата). Знаете ли вы, что такое 58-я статья? Это статья о контрреволюции не только на деле, но и в мыслях.
Мэтр
Председатель Дюркгейм слушает его очень внимательно, как и судьи. Прокурор не спускает с него глаз.
— Вот как в России! — восклицает мэтр Изар. — А г. Морган говорит, что это государство — как все другие.
Лагери
С первых же слов о лагерях, мэтр Изар упоминает о решении ООН обратить внимание на изучение принудительного труда в СССР. Но он снова повторяет, что не судит режим, а лишь доказывает, что Кравченко в своей книге писал правду. Он приводит цифры населения в России, говорит, что сосланные считаются в переписи, что официально Украина во время голода потеряла 4 000 000 жителей. Он рассказывает о размерах лагерей и показывает суду бумажные деньги, которые ходят внутри лагеря и выпускаются лагерным начальством.
— Это фараоны и рабы! — восклицает он, — и всю эту документацию я передаю суду с показаниями Пасечника, Антонова, Жебита и г-жи Нейман.
В этой стране возможна выдача национал-социалистам (со всеми документами, удостоверяющими их личность) таких людей, как коммунистка Нейман и венгерский еврей Блох. И в этой стране Кравченко не хотел и не мог больше жить!
О дезертирстве
Доказав, что Кравченко в Америке не был военнообязанным и, следовательно, никогда не был дезертиром, мэтр Изар напоминает, как именно Кравченко бежал из закупочной комиссии.
«Лэттр Франсэз» обвиняют его в измене не только за книгу, но и за интервью, данное в 1944 г. Это интервью, писала газета, есть интервью «Геббельса, Дарлана, Лаваля и Кравченко». Но и «Паризер Цейтунг», и «Фелькиш Беобахтер» цитировали Черчилля и де Голля, стремясь разъединить союзников, и факт цитирования этими газетами Кравченко, по мнению Изара, не означает ничего. Он напоминает, что Кравченко отказался сказать «Нью Йорк Таймсу» что-либо о военно-экономическом положении СССР и никогда не говорил о сепаратном мире с Германией, а, наоборот, желал продолжения войны и победы над немцами.
Он говорил и против СССР, но как он говорил, и что он ставил в вину своей родине? Во-первых, он говорил о Коминтерне, о возрождении его, — и в этом он оказался пророком. Во-вторых, он говорил о Польше, которую СССР заберет после войны и сделает своим сателлитом. В третьих — о все растущем империализме СССР — и это тоже оказалось правдой. В четвертых — о том, что СССР будет готовиться к третьей войне, о попытках его укрепиться в Италии и Австрии, и в пятых — он говорил об освобождении народов России.
Он говорил об иллюзорности близкого мира и уважал общие цели союзников.
Что такое предательство?
— Мы видели здесь, — продолжает мэтр Изар, — все тот же «экип», тесную группу: ответчики, адвокаты, свидетели. Почему не пришли свидетельствовать за вас ваши беспартийные сотрудники из «Л. Ф.»? Они бросили вас! Вы оказались одни! А было время, интересы компартии и Франции совпадали, — это было во время резистанса, и даже цели СССР в то время совпадали с целями французов. Но теперь все изменилось. Ваши цели — не цели Франции. И вы не можете говорить от имени всей страны.
Вспомнив Ленина и его отношение к войне 1914 года, вспомнив Ромэна Роллана в ту же эпоху, мэтр Изар переходит к измене Торэза, которая для него есть пример непревзойденного предательства.
— Пьер Кот сказал, что предательство, это, когда человек бросает службу во время войны, остается в чужой стране и делает соответственную декларацию. Он думал, что говорит это о Кравченко! Но Кравченко бросил штатскую службу, остался в союзной стране и сделал декларацию, в которой заявил, что желает помочь Америке продолжать войну. Торэз же бросил военную службу, бежал в страну, которая была в союзе с нашим врагом и помогала ей, и в своей декларации (декабрь 1939 и март 1940 гг.) требовал мира с Гитлером во что бы то ни стало. Кто же из них предатель?
Заключение
— Что же это за страна, которая прежних палачей Бухенвальда и Равенсбрука назначает на высокие полицейские посты в Восточную Пруссию? — спрашивает мэтр Изар, цитируя французскую газету, орган комбатантов. — Что это за страна, в которой, когда ее атакуешь, а то и просто критикуешь, ты уже преступник? Что это за люди, ее слуги, которые кидаются словом «предатель» во все стороны (читает): «Шуман, Мок, Мейер — предатели». (Не антисемиты ли вы? Это звучит, право, несколько странно!). «Леон Блюм — предатель!»… Блюмель! Ваш бывший друг назван вашими нынешними друзьями — предателем. Что вы скажете на это? (Блюмель молча разводит руками). Коммунист Куртад грозит социалистам, что народ когда-нибудь «расправится с ними, как с Петковым»… Или еще вот, в «Литературной газете», в Москве, о председателе Дюркгейме сказано, что он — ханжа. У меня десятки газет и журналов, и всюду — одно: «предатель, предатель, измена, доллары, подкуп»… И о Поле Низане вы сказали, что он «предатель», потому что этот честный коммунист не захотел принять германо-советского пакта!
Кравченко своей книгой нам показал, что это за методы, и откуда они идут. Эти методы теперь мы видим в коммунистической партии Франции. О, как много хотели вы сказать на этом процессе, но вы только противоречили себе и не сказали ничего. Пресса ваша была день ото дня грубее.
Я прошу суд: не давайте им выйти сухими из воды! Накажите их по всей строгости наших законов, которыми мы дорожим, потому что в них залог нашей свободы. Они тоже пользуются этой свободой, но еще немного, и у нас установится диктатура диффамации.