Дело о государственном перевороте
Шрифт:
Поручик смотрел в потолок, не обращая внимания на присутствие начальника уголовного розыска. Хотя боль не давала сосредоточиться и ясно мыслить, но вопреки этому обстоятельству, Ахметов перебрал множество вариантов, кто мог в него стрелять или отдать приказ на его убийство. И сходилось всё на одном человеке – Николае Сафронове, именно ему выгодна смерть помощника с любой из сторон. Это он, Сафрон, почувствовал, как шатается под ним трон главаря банды, это он в представившейся возможности усмотрел шанс устранить конкурента, набирающего
– Александр Амирович, – Кирпичников сделал паузу, не зная с чего начать.
– Не надо увещеваний, угроз или что там есть у вас в запасе, я, – Поручик взглянул в глаза Аркадия Аркадьевича, – в отличие от многих умею проигрывать, – и совсем тихо добавил, – с достоинством проигрывать. Вот этому меня учил отец.
– Хорошо. Вы знаете, кому обязаны чести оказаться на больничной койке?
– Догадываюсь, – сказал Поручик, но глаз с Кирпичникова не сводил.
– За ним много крови и загубленных людских жизней. Одной меньше, одной больше, ему теперь не интересно, тем более, как я понимаю, в вас он видел человека, готового в любую минуту его сменить.
Ахметов усмехнулся.
– Он отца родного продаст, если тот мешать будет, сестру отдаст тому, кто полезен, – снова посмотрел в потолок, – я не хочу, чтобы вы думали о моей слабости, отнюдь. Я не жалую людей, предающих тех, с кем они делили кров и кусок хлеба. Хотя я сейчас поступаю не лучше их.
– Не вы отдали приказ стрелять.
– Верно, но, – уголки губ Поручика приподнялись, и он скривился от боли, попытался поднять руку к груди, но не смог, – мне очень жаль его, в сущности, несчастный человек.
– Но ведь у него есть дама сердца…
– Вы и об этом знаете?
– Немножко.
– А ведь я ему говорил, что до добра не доведёт его прямо—таки безумная страсть к девице. Погубит она его.
– Страсть или девица.
– Оба предмета.
– Как вы думаете, кто в вас стрелял? – Кирпичников перевёл на другую тему разговор.
– Скорее всего, Федяй. Он – бывший охотник, хотя мне кажется странным, что он не попал мне в сердце.
– Ночь, свет фонарей, да и вы не стояли на месте. Доктор говорит, что вершком ниже и мы не имели бы с вами, ваше сиятельство, увлекательной беседы.
Ахметов обвёл глазами комнату, остановил взгляд на оконной решётке.
– Не боитесь, что сбегу.
– Помилуйте, Александр Амирович, с вашей раной и скакать горным козлом по окнам и стенам? Вы подлечитесь, а мы к тому часу доставим в уголовный розыск Сафрона в металлических браслетах на руках и ногах.
– Эка вы, – Поручик не договорил.
– Нам выхода Сафрон не оставил, как только его поймать и определить в заведение с крепкими стенами, дверями и окнами.
– Вашими бы словами, – сказал серьёзным голосом бывший абрек. – Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.
– Тоже, верно, но позвольте несколько вопросов.
Поручик изменился в лице.
– Александр Амирович, я не буду спрашивать про притоны, в которых прячется банда, про Ольгу Фёдорову, – у Ахметова заметно вздёрнулась к верху бровь, – ни про самого Сафрона…
– Тогда о чём? –
– Простите, один вопрос и я не буду больше вас тревожить. Скажите, откуда у вас документы на фамилию Свирский?
Глаза лежащего слегка оживились.
– Теперь начинаю понимать, – он выдержал паузу и продолжил, – не связана ли ваша на Сафрона охота с одним высокопоставленным господином, которого так дерзко остановили и забрали авто? – Кирпичников кивнул головой. – А я—то думаю. Хорошо, в ту ночь, когда остановили высокопоставленную особу, мы проехали на авто до следующего перекрёстка, там стояли три человека в статских костюмах, но было видно, что кадровые военные. Получилось так, что положили их рядком, документы одного из них я забрал себе. Вот и всё.
– У кого могут быть документы остальных?
– Не знаю, хотя мог Мартын взять или Беляк.
– Понятно, – задумался Кирпичников, – простите, а не пытались ли эти люди остановить авто?
– Да.
– Не буду вам, Александр Амирович, докучать, но сами понимаете, что вы подозреваемый… и даже не в одном преступлении.
– Я понимаю, – Ахметов вновь устремил взгляд на потолок.
Светлая комната, бывшая некогда спальней почившего в Бозе двадцать лет тому Александра III, обитая розовым шелком, с мебелью в стиле модерн, по буржуазным понятиям уютная, с большим числом креслиц, диванчиков, столиков, в свое время заваленных фотографиями в семейных альбомах, безделушками. Теперь все это было убрано, и она имела вид хорошо обставленной гостиницы.
Александр Фёдорович просматривал какие—то бумаги, даже не взглянул на вошедшего полковника Игнатьева, застёгнутого на все пуговицы.
– Николай Константинович, – махнул рукой Керенский, – присаживайтесь, одну минуту.
Через некоторое время Председатель Правительства отложил в сторону бумаги.
– Так, так, ах вот я зачем вас позвал, – Александр Фёдорович поднялся и помассировал кончиками пальцев виски, – как дело продвигается.
– С авто? – Подсказал Игнатьев.
– Совершенно, верно, с авто.
– Не так быстро, как хотелось, но уже есть арестованные члены шайки, в том числе и правая рука главаря.
– Не ожидал, – признался Керенский, – вот, что значит, старая гвардия. Но я надеюсь, что в ближайшие дни увижу этого самого главаря.
– Будем стараться.
Кунцевич вернулся в расстроенных чувствах. Конечно, с вновь созданной Чрезвычайной Комиссией, вроде бы, выполняют одно дело, но начальники разные и цели конечные разные. Полковник Игнатьев не так прост, вызывая к себе отношение, как к добродушному человеку. Но не даром же много лет прослужил в жандармских войсках, а там простачков не держали. Там надо было стоять на переднем крае борьбы со всякими революционерами, и не книжными червями, нахватавшимися свободолюбивых мыслей, а с самыми настоящими террористами, готовыми ради идеи жертвовать собой, но при этом унести на тот свет побольше классовых врагов.