Дело о государственном перевороте
Шрифт:
– У этого чухонца странное имя, – дворник опирался на метлу и удивительно, что ещё мёл и наводил порядок, – Га… Го…Ги…во, Гуго, – обрадовался обладатель когда—то серого фартука, а ныне непонятного цвета.
– Что можешь про него сказать? – После того, как выпили пива, и дворник не с такой опаской отнёсся к незнакомцу, стали вроде приятелей.
– Живёт с год, квартиру оплачивает вовремя, без задержек. Чтобы какое—то непотребство или, не дай Бог, буянства нет, только последнее время просит ночью ворота не запирать. Приходят к нему какие—то люди.
– Кто такие?
– Кто
– Значит, не видел, кто к нему ходит?
– Да, кто их знает.
– Часто у него собираются?
– До сего месяца не так часто, а в нынешнем, словно с цепи сорвались, почитай, кожный день.
– Ты уж о расспросах ни слова.
– Само собой, – произнёс дворник, пряча в карман царский серебряный рубль, – я ж понимаю.
Не успел Бубнов уйти от разговорчивого дворника, как тот подмигнул и головой указал на человека в чёрной тужурке и кепке с кокардой железнодорожного ведомства. Сперва Иван не понял, но потом догадался, что это мог быть либо Ялава, либо Рахья. Пока размышлял над вопросом оставаться в ожидании, чтобы проследить за пришедшим, то ли уходить, если к себе на квартиру пришёл Гуго. Тогда не скоро выйдет из дома. Дворник шепнул, что, мол, это не их жилец, а тот приходящий, то ли Рахин, то ли Рахов. Кто их чухонцев разберёшь.
На счастье сыскного агента железнодорожник вновь появился из дверей. Осмотрелся внимательным взглядом и двинулся по Лоцманской в сторону Пряжки, потом к Благовещенскому мосту.
Иван следил по всем правилам конспирации, и в нём росла уверенность, что служащий железнодорожного ведомства, а это на самом деле был Эйно Рахья, приведёт, куда надо, ведь сказано в документах, что Ленина везде сопровождает чухонец или отправляется по поручениям, но непременно возвращается на конспиративную квартиру, где живёт Ленин.
Бубнов шёл следом.
Сперва железнодорожник шёл к Чёрной речке, но там начал плутать, то ли что—то заметил, то ли по революционной привычке.
Иван не отставал, но и не маячил на глазах. Часа через два Рахья подошёл к дому под номером один по Сердобольской улице, в последний раз осмотрелся и проследовал в квартиру 41.
Сыскной агент начал ждать, теперь не стоило торопиться. По давней привычке заносить всю информацию в записную книжку, Иван достал карандаш и на последней странице записал «Сердоб., 1 – 41, Р. пр. от дома Я.»
Октябрьская погода не слишком способствует ожиданию, но Бубнов был настойчив. Сперва поискал дворника, чтобы у него узнать о квартире сорок один, но последний оказался пьян, спал в обнимку с метлой и громко похрапывал.
Сыскной агент в полголоса выругался и отправился на пост, наблюдать за домом. Решил, что раз уж Рахья зашёл через парадную дверь, то и гости, наверняка, будут пользоваться этими дверями. Видимо, выход на чёрную лестницу за ненадобностью заколотили, тем более что дрова для отопления носили через главный вход.
Ближе к вечеру, когда окончательно продрог и начал из носа пускать целые реки, заметил, что из дома вышел тот чухонец, которого он сопровождал, и низенького
– Здесь? – Спросил картавый.
– Да, – ответил чухонец, – на втором этаже, слева первая квартира.
– А вы?
– Пока посмотрю.
– Бгосьте, батенька, только замёгзните. Сейчас в столице ни одного шпика нет, пойдёмте. Я думаю, здесь мы застгянем надолго, начинаешь объяснять этим идиотам, а они кочевгяжатся.
Иван не заметил, как ещё одна пара глаз наблюдает за ним. Сыскной агент расслабился, вроде бы задание выполнил.
Теперь прямым ходом на Офицерскую.
Бубнов не замечал, как за ним следом идёт человек в тёмном пальто и в фуражке без кокарды.
3.
Полковник Игнатьев адреса не менял и жил всё в том же доме, и той же улице, что и пять, и десять лет тому. При упразднении жандармского управления он сменил мундир и теперь служил при Временном Управлении по делам общественной полиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан.
Кирпичников нашёл полковника в Мариинском дворце, где последний имел собственный кабинет. Обстоятельство, удивившее начальника уголовного розыска. На все вопросы Аркадия Аркадьевича, вроде бы Игнатьев и отвечал с открытым взглядом, но потом сложилось впечатление, что бывший жандармский начальник что—то скрывает.
После разговора с полковником Кирпичников решил посетить Смольный. После того, как Институт Благородных девиц был переведён в Новочеркасск, здание в столице освободилось, его облюбовал Военно—Революционный комитет, созданный для обороны революционных завоеваний от посягательств царских генералов, устраивающих мятежи, и немцев, которые продолжали наступать.
Начальника уголовного розыска не испугало, что для доступа в Смольный необходим документ, или как его называли мандат. Аркадий Аркадьевич, пользуясь тем, что проходили группами, присоединился к одной из них.
В одном из коридоров чуть ли не нос к носу полицейский чиновник столкнулся с Троцким, отступил на шаг в сторону. На Кирпичникова взглянул человек с широким лбом, над которым вздыбившиеся волосы, глаза с какой—то злобой скользнули по начальнику уголовного розыска. Прямой нос заканчивался резким крючком, ноздри расширены, как у зверя, почуявшего добычу. Мефистофельская бородка дополняла характер непримиримого бойца.
– Нет и нет, – говорил он собеседнику, семенившему следом, – передайте ему, что ещё две—три недели и будет поздно что—либо предпринять. Нужно немедленно брать власть в свои руки, я посмотрел присланный этим, – он зло выразился, – план толковый тем более, что Красная гвардия подготовлена мной до завершающего выступления. Несколько дней и войска, верные присяге и Временному правительству, станут нашими и тогда…