Дело о мастере добрых дел

Федорова Любовь

Мужчина сделал попытку оттолкнуть женщину и перевалить через порог, но Никар взял в одну руку самую большую из изогнутых хирургических игл, в другую скальпель и поманил смельчака:

– Иди, ко мне, родной. Порезался? Зашью.

Тот сразу отступил обратно и перестал показывать руку.

– Вашей дочерью подписан контракт, - жестко сказал Илан.
– Она не вещь, забирать ее или возвращать. Она решает сама.

– Кормильца семью лишила, падаль!
– женщина погрозила выглянувшей было Мыши кулаком.
– Для

чего я тебя рожала?! Контракт у нее!.. Я доберусь до тебя, сучка! Я из тебя еще потрохов наверчу! И на вас управа найдется! Я напишу судье!..

– Писать сначала научись, - зашипела Мышь и медленно, но верно стала сползать с кушетки, чтобы вступить в новую драку. Илан осадил ее обратно.

На крики и со стороны госпиталя, и со стороны парадного входа уже начали подтягиваться зрители.

– Это у вас нет права лишать меня моей семьи! Иди сюда, гадина! Мы все уходим! Сейчас же!..

– Шестьдесят лар в кассу как штраф за несоблюдение контракта, четырнадцать за разбитую химическую посуду, и вы уходите, - спокойно и громко объявил Илан, понимая, что ссориться и начинать кричать в ответ - тупик.

– Шестьдесят?
– ахнул мышиный отчим.

– Вместе семьдесят четыре! Или я сам напишу судье, и про побои добавлю. Не готовы? Нет денег? Тогда вон отсюда! Здесь госпиталь, а не город нищих!

– Я!.. Я...
– захрипела женщина, подняв вверх побелевшие кулаки, и вдруг стала валиться назад, падая в приступе.

Илан и санитарки из приемного шагнули было ловить припадок, но сквозь почти натуральные судороги Илан увидел, как зло блестит на него приоткрытый глаз - проверяет впечатление.

– Стоять!
– велел он персоналу.
– Не держите! С этим балаганом только милостыню на паперти вымогать.

Взял Мышь за шиворот, снял с кушетки и вытолкнул из приемного покоя в госпитальный коридор. За дверью Мышь вдруг снова всхлипнула:

– Я что, правда столько должна?

– Нет, - ответил Илан.
– Забудь. Но они сюда за тобой больше не сунутся.

Мышь шумно выдохнула. Проговорила счастливо:

– Врете вы, доктор, как нанятой!

Илан все-таки хлопнул ее по затылку. Не сильно и не всерьез. Но должен был.

* * *

Илан умудрился открыть тяжелую дверь в свой кабинет так осторожно, что она не спела ему ни одну из тысячи своих надоевших песен. И сразу понял, что в лаборатории говорят про него.

– Если бы с ним все было иначе, - говорил государь Аджаннар, - я бы вчера не сдержался.

– А ты и не сдержался, - отвечал кир Хагиннор.
– Ты живого человека обижаешь. Римерид - он мертвец, ему не больно. А этого не трогай. Люди говорят, он поклялся спасти столько жизней, сколько его отец погубил. Вот и пусть спасает.

– Это задача на тысячу лет и не для одного человека.

– Тем более, не лезь. Если кто с ней и справится, так только он. Знаешь, как ко мне подходит его мать со своими иголками? "Приготовьтесь, кир Хагиннор, сейчас будет больно". И непонятно, сразу

мне на стенку лезть, или все-таки дождаться, когда она начнет втыкать то, что с собой принесла. А этот? "Ну, ладно вам, все уже хорошо, я рядом, я держу вас за руку, сейчас все пройдет". И хвост знает, что при этом делает, потом только дырки на шкуре считаешь, а как, когда они образовались, неизвестно. По голове меня погладил. Он. Меня. Меня! Я, наивный, считал, со мной это последние полста лет не работает... Работает отлично, я такой же доверчивый идиот, как все... А он не такой, как все. Так что он - справится. И, если не он, то кто? Да, правда, на него как в прошлое смотришь. Почти тот самый Римерид с его ласковым голосом и чудесным даром убеждать. Только Римерид наоборот. Римерид наизнанку. С добрыми руками и щедрым сердцем, обращенным к людям. Доброта, дружочек, самое главное в мире лекарство. Только аптекари им не торгуют, отобрать, украсть, купить его негде. Одна осталась надежда - на местную благотворительность. Что всем нам взвесят хоть по чуть-чуть...

Неудобный комок, стоявший у Илана под сердцем после утренней встречи с зеркалом, ухнул вниз, словно в детстве на качелях. Затрепыхался внутри и затих, распадаясь на простые и ясные понятия: доброта, долг, правда, честность, благодарность. Илан на несколько ударов сердца замер. Потом встряхнулся. Для него все услышанное имело немного неожиданный, но очень серьезный и очень своевременный смысл.

Значит, не только у Илана есть невидимые миру сопли. И не только Илан верит в то, что зло злом не поборешь. Кир Хагиннор, оказывается, не только живой человек, но и признает это. Человек, который знает, как и зачем жить эту жизнь.

Илан толкнул дверную створку, чтобы она заскрипела и стукнула, потоптался возле входа. В лаборатории замолчали.

– Я хотел предложить тебе ехать со мной в Тарген, - государь вышел Илану навстречу, запахивая плащ.
– Но я хорошо понимаю, что ты нужнее здесь, поэтому уговаривать не буду, выбор за тобой. Поедешь?

Илан отрицательно покачал головой.

– Хорошо, - легко согласился государь.
– Тогда скажи мне одно: ты всегда выполняешь свои обещания?

Илан понял, о чем речь, криво улыбнулся. Отвел взгляд.

– Я стараюсь не обещать того, что не смогу сделать, - сказал он.

– Но то, что уже обещал? Делаешь?

И тогда Илан посмотрел государю прямо в глаза:

– Да. Временами я об это убиваюсь.

– Об это все мы временами убиваемся, доктор Илан.
– Государь на мгновение дотронулся Илану до плеча, и они с киром Хагиннором ушли.

Илан остался один. Зашел в лабораторию. Ему зачем-то переставили на столах химическую посуду и повернули к свету стеллаж с чашками плесени. Плесень света не любила. Придется наводить порядок.

Мышь сегодня не работница. А еще нужно растапливать печь, делать закладку на стерилизацию и добирать хвосты по инъекционным препаратам, и тоже пропускать через автоклав. Нужно пройтись к чахоточным. Нужно заглянуть в хирургию. Нехорошо выпадать из рабочего графика по причине невидимых соплей. И нужно раз и навсегда подобрать эти сопли. Люди, как выяснилось, думают об Илане лучше, чем он того стоит, и ставят его выше, чем он сам себя ценит. Выглядит в их глазах он иначе, чем представляет себе. Зато и ждут от него больше, чем он дает.