Дело о мастере добрых дел
Шрифт:
– У нас экстренный, привезла охрана порта, - сказал он Илану.
– Беру.
– Да, - коротко согласился Илан.
А через тридцать ударов сердца операционная перевернулась с ног на голову. Каталка, на которой из-под простыни явственно торчали только обрубок кости на месте плеча и копна всклокоченных волос, влетела в двери со скоростью губернаторской кареты. Крови на простыне не было. Почему, Илан понял, когда Гагал сдернул простыню и громко сказал: "Черт!" На обрубок руки был наложен жгут из поясного ремня. Гагал сказал правильно: черт. Черт знает, сколько и когда.
Доктор Ифар, волей судьбы отвернувшийся от всех как раз в сторону свободного стола, неожиданно сделал попытку подняться, и, если бы не пара полотенец, которыми его предусмотрительно, хоть и некрепко зафиксировали как раз на такой вот случай, своротился бы сам и своротил Илану инструмент.
– Это же Эшта!
– воскликнул он.
– Мы с вами заняты, - Илан прижал его локтем свободной руки обратно к столу.
– Не прыгайте. Пожалуйста.
У соседнего стола закипела работа. Илан кивнул персоналу переходить туда. Только что был избыток рук и любопытных глаз, и все, некому нитки резать. Зря прогнал Мышь. Она сейчас пригодилась бы.
– Переохлаждение, - говорил Гагал.
– Рука - дерьмо... Живой он, живой, не ищите на запястье, бессмысленно. Пульс на шее... Сорок... с перебоями. Бегите в детское за термометром, ищите по госпиталю, у кого кровь подходит всем! Грелки на сердце, на печень, в пах, руку и ноги укутать, пузырь со льдом под голову! Быстрее! Черт... плохо как... Эшта! Видишь меня? Узнаешь?.. Понимаешь, где ты?.. Кровозаменители грейте! В печь еще поленьев и дайте нормальный свет!..
Ифар снова сделал попытку приподняться, Илан чуть не проколол себе палец.
– Доктор Гагал знает, что делать, - неслышно выдохнув ругательство, сказал он и снова навалился на доктора Ифара.
Гагал повернулся к ним:
– Илан... у тебя кровь просить можно?
Субординация тоже летела псу под хвост.
– Если не найдут никого, стакан нацедишь, - сказал Илан.
– Только я закончу сначала.
– Да не надо там стараться, - досадливо оглянулся Ифар на собственный взрезанный локоть.
– Перевяжите крепче, и переживу!
– Я сейчас обещанное тупой иглой в ягодицу исполню, - покачал головой Илан.
– Я сказал: доктор Гагал знает, что делать!
Ифар его не слышал. Его тащило к соседнему столу непреодолимо, словно щепку морским течением. Если не участвовать, то хотя бы видеть. Но там плотно заступили обзор, обкладывали грелками, обрабатывали культю. Смысла лечить было мало, все равно под ампутацию, но, когда согреют и начнут лить растворы, может возобновиться кровотечение, и это нужно предотвратить.
– Стоят там, значит, он живет, - говорил Илан натянувшему вожжи из полотенец доктору Ифару.
– Пожалуйста, лежите спокойно.
Сглазил. Фибрилляция. Остановка. Запускали сердце и дышали за Эшту очень слаженно и почти без чертыханий. Лезть им помогать - только мешаться. Эта команда
Доктор Ифар сначала очень нервничал, часто дышал, потом, устав рваться, откинулся назад и крепко зажмурил глаза. Илан на всякий случай подвинул сердечное поближе.
– Он был лучшим, лучшим, лучшим у меня...
– шептал Ифар.
– За все эти чертовы годы он был лучшим. Пусть живет...
Илан был не со всем согласен. Живет-то пусть. Но, если то, что он видел в доме Адара, было работой доктора Эшты, после такого лучшего на худших и смотреть страшно. Может, конечно, там роль сыграл приставленный к шее меч или еще какая-нибудь особенность обстановки, но, скорее всего, доктор Эшта был обычный лентяй и подхалим, который мало что делает, зато мастерски заговаривает зубы.
– Лучшим был ваш старший сын, - проговорил Илан, завязывая последние узлы. Чуть громче, чем обычно, сбросил инструмент в лоток с грязными скальпелями, пинцетами, ложками, прошелся вокруг шва энленским розовым, снял перчатки.
– Был лучшим, потому что не остановился на том, чему вы его научили и не кинулся зарабатывать деньги, а пошел учиться дальше. Ему больно, что вы не оценили, он все еще не знает, как эту боль терпеть. Он до сих пор не избавился от неуважения к себе, которому вы научили его вместе с остальной наукой. Но не перегорел и не повесился. Трудно быть таким неправильным, всем нужны деньги, а ему - лечить людей. Вот этих, подобранных полицией на улице и портовой стражей по задворкам и кабакам. Чтобы жили. Не рвитесь туда, там все делают верно. Мне тоже не все равно, я не могу пройти мимо. Ни мимо вас, ни мимо Гагала, ни Эшты. Но каждый должен быть на свое месте. Я на своем, доктор Гагал на своем. Что-то не так, доктор Ифар? Я просто сказал, что думаю. Если совесть ваша спокойна и вы всегда правы, считайте, я говорил сам с собой.
– Ты... не маловат меня поучать?
– сощурился доктор Ифар.
– У меня стаж в хирургии тридцать лет. Ты и на свете столько не прожил. И ты, поковырявшись мне в костях, уже считаешь, будто можешь оценивать мою жизнь?
– Я не хочу вас учить или заставлять. Я просто рассказываю, что можно жить по-другому. Мы здесь не для оценок. Мы для черной работы, которую не сделает никто, кроме нас. Поднимайтесь. Гипсовать не буду. Заклеим, наденем на руку косынку, сверху рубаху, пойдем в палату. Вам лучше лечь и принять последние три капли до того, как заболит.
* * *
На лавочке в коридоре перед предоперационной, на обычном своем месте ждал Намур. Он поднялся, когда Илан вывел доктора Ифара. Несмотря на бодрое настроение на операционном столе, сейчас доктор Ифар передвигал ноги плохо. Сказались и лекарства, и напряжение во время операции, и переживания в самом конце. Он шел, как очень уставший человек, опираясь на Илана и шаркая войлочными госпитальными тапками.
– Надеюсь, у вас все благополучно, доктор Ифар, - Намур шагнул навстречу и поприветствовал их северным поклоном, в котором наиболее важно было не склонить голову или согнуть спину, а вежливо и вовремя подхватить рукава на три счета.