Дело о мастере добрых дел
Шрифт:
– Что с ним? Что говорил доктор Раур?
– Он слепой, - полушепотом отвечала она.
– И у него вырезан язык. Доктор Раур сказал, давно.
Илан окончательно растерялся. Ездец ездецкий. К чему угодно готовят в ходжерской медицинской академии, но к такому почему-то нет. Когда люди калечат людей под определенную цель или за какой-то промах. Ведь не просто так отрезают язык. А слепой он от рождения или тоже есть причина?..
– Как же так-то, - пробормотал он.
– Почему?..
– Не знаю, доктор, -
Посланник поднял руку и дотронулся Илану до плеча. Потом тронул подбородок, щеку, нос, лоб, провел по лини волос и вернулся к губам. Познакомился. Илан взял его руку двумя ладонями, уложил обратно на кровать. Слегка сдавил пальцы.
– Я врач, меня зовут доктор Илан. Я оперировал тебя ночью, мой хороший. Зашивал сердце. Здоровое сердце, сильное. Будет биться, будет жить. Как твои дела? Ты меня слышишь? Понимаешь? Тебе что-нибудь нужно?
Сжимает Илану ладонь в ответ. Слышит. Понимает. Благодарит. Дела не очень. Все болит. Нужно помочь перетерпеть.
– Покажи, где больше всего больно?
Этот вопрос нужен не для ответа, а чтобы шевелился. Не лежал пластом. И координацию проверить.
Отнимает руку и медленно проводит вдоль грудины. Бедро ближе к Илану уже со следами инъекций, ниже ноги забинтованы - надо же, даже это не забыли, не махнули рукой и успели перед операцией. Какой доктор Раур молодец. Илан набрал шприц, передал сестре. Она ввела с другой стороны. Посланник поморщился. Больно. Что за люди на Хофре? Да такие же, как и везде. Плохо им, как всем.
– Интервалы между инъекциями соблюдать строжайше, - сказал Илан.
– Пропустите что-то - своими руками пришибу. Если будет беспокоиться, вводите раньше, чем положено. Он же не пожалуется, не позовет на помощь. Придется всем нам внимательно следить. Снимите бинты, грелку в ногах поменяйте. Если может, пусть откашливается. Не сможет - я чуть позже подойду и помогу. Как узнать его имя? Нам о нем никаких записей не оставили?
Сестра покачала головой, поправила одеяло. Посланник прижал ладонь Илана к кровати, развернул попытку опять взять его за руку. Указательным пальцем нацарапал Илану в центре ладони "М". Илан догадался, подставил руку ближе и удобнее. "Мир..." Перечеркнуто. "Мар... аар". Мараар. Снова перечеркнуто. "Мар".
– Чем тебе помочь, Мар?
"Сон. Лекарство. Боль". Пишет быстро, несмотря на слабость. Привык так "разговаривать". Только успевай его понимать.
Обезболивающее сейчас и так подействует. Снотворное на столике - подъязычные капли. Языка нет. Понятно, что капнуть в любом случае можно. Просто выглядят они сейчас как обидное издевательство. Или это Илану за него обидно, самому-то ему что, он лекарства не видит и ярлыков не читает.
– Открой рот, дружочек. Четыре капли, и заснешь. Тихо, тихо, милый, я держу. Они не противные. Не поднимай голову, лежи... Всё самое плохое пережили, теперь с каждым днем будет лучше...
Твердый, звенящий голос раздался от дверей:
– Он воин, он мужчина, не нужно с ним так разговаривать! Это унижает человеческое достоинство!
– Вы очень вовремя, - оглянулся Илан на второго хофрского посланника.
–
Тот поколебался несколько мгновений и отступил. Он явился по своим делам, с собственными намерениями, и планов пригодиться для чего-то неясного в голове не держал. Илан подогнул одеяло, чтобы не цеплялось за дренаж, расправил складку на простыне под спиной, пожал холодные пальцы, хотел идти. Посланник Мараар перехватил его ладонь, буквы выводил уже не так уверенно, как недавно, снотворное сбивало точность движений: "Золотые руки. Золотое сердце. Счастья тебе". Илан улыбнулся, сказал:
– Спи, родной, все будет хорошо.
Другой посланник нетерпеливо ждал за дверью.
– Это невыносимо слушать!
– возмущенно объявил Илану он и даже слегка топнул ногой.
– Господин Мараар взрослый сильный человек, не ребенок!
– Не слушайте, кто вас заставляет, - пожал плечами Илан.
– Закройте уши. Вы не представились. Как мне к вам обращаться?
– Посланник Ариран. Ваша жалость унизительна, пусть вы и умелый врач. Посланник Мараар в ней не нуждается!
– Так вот, посланник Ариран. Во-первых, кто в чем нуждается после операции, мне виднее. Во-вторых, я его не жалею. Я его берегу. Рассчитываю его силы. Чтобы в его состоянии держать лицо, требуется слишком много усилий. В болезни человек напуган, слаб и уязвим. И одинок. Поэтому сразу, с самого начала не следует передо мной блюсти репутацию. Бессмысленное дело. Я все равно вижу, как оно в действительности. Я беру вас за руку и решаю ваши проблемы - такая у меня работа. Мне можно плакать в рукав и жаловаться по пустякам и глупостям. Меня можно позвать среди ночи потому, что стало грустно. Это лучше, чем если я пропущу что-то серьезное из-за ложного стыда показаться слабым.
– Есть пределы допустимого...
– Сейчас таких пределов нет, - перебил посланника Илан.
– Я держал в руке его сердце, помогал ему биться, пальцами закрывал рану на нем. По-вашему, это в пределах допустимого, и он не "мой хороший"? Он мне не "родной"? Я не могу ему быть чужим. Если вас раздражает - выйдите из госпиталя, прогуляйтесь вокруг дворца, представьте себе это, подумайте. Может быть, вернетесь другим человеком. Если мои слова раздражают посланника Мараара, пусть он лежит и думает о том, что я смешной чудак, и он вовсе не "мой хороший", а не о том, что его тошнит, ему тяжело дышать и он в любой момент все еще может умереть. Вы знаете классификацию вашей крови по ходжерской системе?
– Моей?
– удивился посланник Ариран переходу темы.
– Или что вы имеете в виду?
– Вашей. Ему нужна кровь. Много потерял, растворы его не вытягивают. Можно перелить мою, но у меня на попечении больные, и он, в том числе. Не смогу работать, это неразумно. Может быть, ваша подойдет?
– Не... нет. Не знаю.
– Пойдемте в аптечный корпус, проверим. Это быстро.
– А... что нужно делать?
– Ерунду. Побыть мужчиной и воином. Недолго. Но, если боитесь крови и иголок, я могу погладить вас по голове и сказать, что вы хороший. Способ проверенный, придает сил. Пойдёте?