Дело о перстне с сапфиром

Орлова Тата

Все очень естественно, в какой-то мере робко и опасливо, словно она не совсем понимает, что именно с ней происходит. Держится прекрасно, оправдывая мнение о себе, как о львице, охота которой всегда заканчивается чьей-то сломанной шейкой, но что-то такое мелькает. Легкое. Неуловимое....

– Вряд ли господину Соулу известно о твоих планах...
– не совсем соглашаясь с ее действиями, выпрямилась я, пододвигая тарелку, - но я вас поддерживаю. За свое счастье надо бороться.

– Я знала, что ты меня не оставишь, - облегченно улыбнулась она.
– Поможешь завлечь Фариха в ратушу, но так, чтобы никто ничего не понял?

– Когда?
– не стала я уточнять детали. Матушка строила свои планы не менее тщательно, чем я - следственные мероприятия.

– Завтра в четыре, - поднося ко рту крошечный бутерброд, ответила она.
– Матильда приведет Маркони, - добавила она, когда прожевала.

– А вы уверены, что император Владислав имел в виду то, о чем вы и подумали?
– все-таки уточнила я.

Придворные игры.... Стоило признать, в них я была не сильна.

– Граф Шуйский предпочитает прямолинейность деликатности, - поморщившись, похоже, от мелькнувших воспоминаний, заметила она.

– Вы это называете прямолинейностью?
– засмеялась я.
– Матушка, не слишком ли вы льстите графу?

– Он неплохой человек...
– обтекаемо ответила она, отрезая крошечный кусочек от куска щедро политого брусничным соусом мяса.
– Служба у него такая.

– Вы знали о его приемном сыне?
– предпочтя кашу всему остальному, сменила я тему разговора. Обсуждать ее замужество, которое могло стать реальностью раньше, чем предполагалось, больше не стоило.

– О его воспитаннике, - кивнула она.
– Мальчик жил в поместье, в столице появился уже юношей. Но о том, что он признал его сыном, мне известно не было.

– Странно это...
– бросила я взгляд на часы. Мы договорились, что утром за мной заедет Сэм.

– Что именно: странно?
– непонимающе посмотрела на меня матушка.

– Нет, ничего, - качнула я головой.

И ведь не обманула. Мысли бурлили, выталкивая на поверхность имена, даты, события, предположения, но ничего конкретного, связного, из них не получалось.

– Мне кажется, не стоит подвергать Фариха таким испытаниям, - отодвинув почти пустую тарелку, потянулась я за пирожным.
– Он не заслуживает игр за своей спиной.

– Знаю, - легко улыбнулась, - потому и хочу, чтобы привела его ты, заранее объяснив, через что именно ему предстоит пройти.

– Коварная вы женщина, Елизавета Николаевна!
– довольно хмыкнула я, радуясь, что удастся обойтись без обмана.

Я любила матушку, уважительно относилась к господину Соулу....

– Ты меня простишь за Даниила?
– совершенно неожиданно для меня, спросила она. Негромко, неуверенно....

– За то, что вы меня ему все-таки сосватали?
– слизнув воздушный крем, подбадривающе улыбнулась я в ответ.

Мой задор Елизавету Николаевну не успокоил. Она смотрела не то, что бы требовательно, но настойчиво - точно. Смотрела и молчала, закутавшись, как в защитное плетение, в свое самообладание.

– Иногда мне кажется, что вы с отцом знаете меня лучше, чем я сама...
– отложив остатки пирожного, пожала я плечами.
– Люблю его, знаю, что любима, но все как-то не так... совсем непросто.

– Тебе нужно научиться ему доверять, - не без облегчения вздохнула она.
– Позволить быть тем, кто он есть.

– Вы хотите сказать, что мне не хватает женского лукавства и податливости?
– засмеялась я.

– Скорее, той слабости, которая способна стать силой...
– поправила она.
– Я не скажу, что князь - особенный, но таких, как он, немного. Человек чести и долга.
– Я хотела вставить свое слова, но матушка не оставила такой возможности: - Ты должна понять одно: то, что он делает для своей империи, значительно больше, чем делаешь ты. Это не умаляет твоих заслуг, - поторопилась произнести она, видя, что последние ее слова мне совершенно не понравились, - но последствия плохо выполненной работы в одном и другом случае настолько разительны, что и сравнивать невозможно.

– Я люблю то, чем занимаюсь....

– И он - любит, - она опять меня перебила.
– Так же безмерно, как и ты. И чувствует ответственность, и осознает, что если придется сделать выбор между тобой и тем, что взвалил на себя, он откажется именно от тебя. Не потому что так хочет, потому что будет обязан это сделать. И ни разу не усомнится в своем решении, запрятав свою боль так глубоко, что и не отыщешь, и будет жить с этим, и даже, возможно, встретит ту, что сумеет стать смыслом жизни. А вот сможешь ли ты не сожалеть о потерянном шансе?

– Не ожидала услышать от вас такого, матушка...
– вздохнула я, не просто чувствуя правоту, увидев наши с ним отношения, но уже ее глазами. Глазами знавшей жизнь женщины, которой через много пришлось пройти, чтобы получить подобный опыт.

Я не была капризной, навязчивой или заносчивой, не терзала его ревностью, не требовала большего внимания, чем он мог оказать, но и не давала того, что способна была дать в ответ на его чувства.

Я. Моя служба. Мое расследование. Моя матушка....

– Рано или поздно, но жажда материнства в тебе обязательно проснется, - на этот раз ее улыбка вышла грустной.
– Тебе захочется посмотреть в милые, полные любви глазенки. Поцеловать крошечные пальчики, прижать к себе крошку, радоваться, когда эти маленькие, обжигающие своей искренностью ручонки, обнимут тебя не потому, что ты хороший следователь, а потому что ты - мама....

– Я боюсь...
– воспользовавшись паузой, чуть слышно произнесла я.
– Боюсь стать ненужной....

– Глупенькая!
– поднимаясь, засмеялась Елизавета Николаевна. Подошла, прижала меня к себе, ласково провела по волосам.
– Эта проблема решается проще, чем все остальные - стань единственной, к которой он будет стремиться, где бы ни был!