Дело об игре
Шрифт:
В нашем случае сыщиком обычно выступает не полицейский, а профессиональный ученый ("Ночь, которая умирает" А. Азимова), агент службы контроля времени ("Веселый Роджер" Г. А. Рьюза) или какой-либо другой космической службы ("Смерть на астероиде" Д. Уэстлейка, "Гнусный Макинч" Дж. Венса, "Мародер" П. Андерсена, "Вид homo sapiens" К. Фиалковского), случайный свидетель ("Версия" Р. Крона) и т. д. Иными словами привычный герой научной фантастики.
И это, пожалуй, главная особенность исследуемого жанра. Конвейерному производству, как известно, предшествовала ручная сборка с прецизионной отделкой каждого винтика. Секреты мастерства познают с основ.
Несмотря на то что центральный конфликт любого детектива (единоборство преступника с сыщиком) едва не
В его же "Золотом жуке" есть зародыши всех особенностей, из которых сформировались современная классическая научная фантастика с приключением идеи и заодно детектив-загадка. Нужен был лишь сыщик-мыслитель, чтобы все стало на свои места. И По создал его. Создал впервые! Из первозданной глины. Из небытия. Пройдут десятилетия, и порожденный "безумным Эдгаром" сыщик-любитель Дюпен вызовет к жизни Шерлока Холмса.
Куприн писал, что Конан Доил, заполнивший весь земной шар детективными рассказами, все-таки умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое произведение "Убийство на улице Морг".
Собственно с Эдгара По и начинается настоящая история научной фантастики. Недаром и Пьер Буль ("Сколько весит сонет?") спешит отдать должное гению-основателю, ставя его в один ряд с Шампольоном. Криптограмма "Золотого жука", билингва Шампольона, кость Кювье... И в самом деле сходная, невыполнимая на первый взгляд задача: последовательно восстановить целое, отталкиваясь от пылинки.
Э. По глядел далеко вперед. Он ясно чувствовал наступающую эру научно-технического прогресса ("Тысяча вторая сказка Шехерезады"), ощущал растущее стремление человечества проникнуть в самые сокровенные тайны природы ("Рукопись, найденная в бутылке") и, веруя в безграничные возможности разума ("Золотой жук"), прозревал бездны, перед которыми бессилен даже разум ("Низвержение в Мальстрем").
Мы, конечно, с полным правом сопоставляем современную фантастику с научной революцией нашего века, но родилась эта фантастика не на пустом месте.
Даже продолжая начатую с Гомера историю лунных путешествий, мы неизбежно приходим к Эдгару По. Его герой ("Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфалля") достигает Луны на воздушном шаре, наполненном газом, в 37 раз более легким, чем водород. Это уже классическая научная фантастика, когда писатель для оправдания сюжетных ходов привносит в мир новые компоненты. В этом смысле газ Эдгара По ничем не отличается, скажем, от кейворита Уэллса ("Первые люди на Луне"). Утрачено было иное - честность, благородство поединка, в котором сыщик работал в паре с читателем. Эдгар По скрупулезно описывает граничные условия. Он не позволяет себе умолчать о "мелочах", без которых нельзя решить, кто убийца. Нам же позволено знать об обстоятельствах дела ровно столько, сколько сыщику. И если Дюпен все же опережает нас, то это честная победа. Для ее достижения не требуется поразительных достоинств Шерлока Холмса, который различал сколько-то там сортов пепла трубочного табака, любил химию, играл на скрипке. Точная математическая логика и учет всех деталей позволяют Дюпену в полном смысле слова вычислить убийцу. Что перед этим блистательным торжеством "чистого разума" мнимозначительная деятельность Холмса? Обманные вольты и напыщенная сверхпроницательность?
Собственно и благопристойно посредственный Ватсон понадобился Конан Дойлу лишь для того, чтобы держать в состоянии посредственности читателя. На таком беспросветном фоне особенно ярко вспыхивают гениальные догадки хозяина дома 221-6 по Бейкерстрит. Его лупа и трубка - это реквизит фокусника, которому нужно провести отвлекающий маневр. В виде некоего атавизма трубка достается потом по наследству комиссару Мегрэ точно так же, как трансформируется в сутану патера Брауна макинтош аскета-престидижитатора. Зато лупа... О, ей уготована потрясающая судьба! Она доживет не только до дактилоскопии, но и до ЭВМ третьего поколения! До спектральных анализов и хроматографа, баллистики и трассологии, трупоискателей и микроскопов криминалистического сравнения. Последние годы старушка, слава богу, на заслуженном отдыхе, хотя и возникает то здесь, то там, чтоб отработать положенный пенсионерам короткий срок.
Научно-техническая революция, обеспечив невиданный взлет любимой дщери НФ, поставила перед детективом трудноразрешимые проблемы. Невозможно стало и далее закрывать глаза на те же технические средства, нельзя было и далее игнорировать непреложный факт исчезновения сыщика-любителя из юридической практики. Это противоречило хотя бы отчетам криминальных репортеров, публикуемых на самых видных местах. Жизнь требовала внести поправки в образ. Сыщик, следователь и криминалист не составляли более единого лица. На первых порах детектив предпочел закрыть на это глаза (по примеру Холмса)! Говорят, и теперь приходят письма на Бейкер-стрит с просьбой о помощи...
Хулители пожимают плечами. Ревнители детективных традиций бьют в ладоши. Неправы обе стороны. Неправы в своем отношении к традиции.
Следование традиции, особенно в мелочах,- характерная черта детектива. Особенно английского, отражающего особое пристрастие британцев к заветам старины.
Интеллектуал Дюпен породил не только Холмса и патера Брауна, но и популярного в прошлом веке сыщика Лекока (герой серии романов Эмиля Габорио) и обаятельного мистера Каффа ("Лунный камень" Уилки Коллинза). Дюпен был не просто проницательным мастером анализа. Волей своего создателя он позволял себе замечать и нечто такое, что ускользало от ока официальной полиции. Опять же впервые в истории, потому что он был одновременно и ученым - героем фантастики, и первым сыщиком, и шагал по нехоженой тропе. Зато соперничеству между любителем и полицейским суждено было стать непререкаемой догмой. Нет нужды упоминать о постоянной грызне Холмса с Лейстрендом из Скотланд-Ярда, о скромной гордыне патера Брауна, побеждающего все ту же лондонскую полицию.
Каждый новый сыщик старался отрицать предшественника в большом и малом, но это было отрицанием отрицания, чередованием утраченных и приобретенных признаков. Генетика знает такие шутки, когда в третьем-четвертом поколениях вдруг проявляются изжитые, казалось, родовые черты. Ни "вор-джентльмен" Дюпен, которого Морис Леблан замыслил как антитезу Холмса, ни герой Гастона Леру Жозеф Рулетабиль не смогли выйти за очерченные Дюпеном рамки. Разве "Тайна желтой комнаты", которую так ловко раскрыл Рулетабиль, не есть тайна запертой комнаты в доме на улице Морг? Поистине "как скрипка в футляре"...
Очерченный Дюпеном круг сделался кругом порочным по той простой причине, что в условном мире, где действует сыщик, криминал вытекает не из характерных особенностей действительности, не из житейских ситуаций, а напротив, преступление, по возможности таинствоенное и запутанное, как бы диктует условия жизни, подстраивает ее под себя. Для фантастики, разгадывающей тайны природы, это прекрасно, для детектива - убийственно. Банкротство такого принципа в применении к изображению современного буржуазного общества очевидно. Отсюда нарочитая условность и ограниченность места действия, заданность характеров и прочие слабости, которые легко обнаруживаются, когда замысел не выдерживает столкновения с реальностью. И чем этот замысел сложнее, тем легче разрушается его правдоподобие. Мелодраматические ситуации, экзотический фон в этом случае только довершают распад. Фантастика, описывающая несуществующие миры, может позволить себе роскошь и вырядиться в любые наряды: экзотические, готические, даже откровенно сказочные. Не то полицейский роман. Здесь, будь добр, следуй специфике. Игра поэтому не получается, нарушены правила, граничные условия оказались обманом. Не спасает ситуацию и головокружительный трюк, когда убийцей оказывается ведущий расследование инспектор полиции. В "Тайне желтой комнаты" этот ловкий трюк лишь окончательно испортил финал.