Дело одного дня
Шрифт:
Перебойными возгласами главный канцеляр произнес:
– Так вот оно! И куратор с нами. Я знал, что мои труды приведут к желаемому результату! Итак, господа. Нужно всего ничего. Агитируйте людей, не важно как, хоть пару слов. Это обязательно осядет в головах. Я же буду продолжать подкупать нужных нам людей, и распространять брошюры и литературу. Целая канцелярия мэрии в наших руках, а скоро и жандармерия. Так выпьем!
Кружок вспыхнул на речи канцеляра. Они, радушно подняв бокалы, принялись пить и пьянеть. Не пьянел только Емельян. Он внимательно слушал и вслушивался
– Нам нужны министры, которых можно дергать за ниточки. Рыть под их, шантажировать, что угодно, но заполучить их. Они, в свою очередь, роют под другими, и так мы продвинем свои планы. Сбросим ярмо! А, как Вам? – говорил мелкий секретарь.
– Ты сильно пьян. За кого ты ниточки будешь дергать? Ха-ха. Ты – сопля. – отвечал ему жандарм. – Вот я, или Емельян…
– Так поднимите жандармерию, арестуйте всех! Всех! – пылал пьяный коллега.
– Зачем арестовывать? – вторил канцеляр. – Вот увидите, скоро будет взрыв в мэрии. И, между прочим, в канцелярии. Жандармы уж точно добро дадут. Ха-ха.
– Говорите взрыв? – спросил Емельян.– До этого тоже были покушения, но все безрезультатно.
– Да, это наши промахи. Ни тех людей находили. Они были слабы, мешкались и их вычисляли. Одно радует, что не вычислили нас, и мы спокойно можем вести деятельность кружка.
– Я может и пьян, – перебил жандарм. – но сознаю происходящее и скажу одну вещь. Нас восемь человек, и все мы согласны в изменениях в Городе. Так пусть этот бар скрепит наши взгляды, а этот вечер даст отсчет изменениям! За вас, господа!
Столик номер семь завела речь жандарма, и каждый клялся в своей верности в этом деле. Один Емельян тихо проговорил:
– Это все слова.
Разговоры возобновились. Обсуждались должности, кто и какие займет. Принялись делить районы, отделы мэрии, теоретически перестраивать пригород, возводить себе памятники. Емельян же внимательно слушал, мысленно делая заметки. Он был трезв, и это помогало незаметно включать диктофон и ставить его на паузу в важных репликах, где обсуждалась власть. Он умел входить в доверие, и ему верили. Верили, что он часть и душа компании и член подпольного кружка.
– Почему над нами так ярко горит лампа? Над другими такого света нет. Эй!
– Не кричи. Я все улажу. – сказал Емельян, и аккуратно переступая через ноги собеседников, направился к барной стойке.
Не дойдя до стойки, он показал жест в темноте, по которому резко к столу приближались неизвестные в темном, что маневренными и быстрыми движениями скручивали сидящих за столом номер семь.
– За что? – слышались за столом крики. – Это какая-то шутка? Что вы делает? Оставьте меня! Емельян! Емельян!
Емельян расположился за стойкой, смотря в темноту не реагируя на происходящее за спиной. Его не волновали судьбы этих людей. Они – материал, не согласные с мэрией, а значит враги. Подобные встречи давали эффект в выявлении протолиберально настроенных граждан, тормозящих стабильную жизнь и грозящих крайними изменениями. Они
– Почему столик номер семь? – спросила девушка.
– Седьмой этаж мэрии. Не берите в голову.
Емельян допил воду. За его спиной тайный кружок находился в наручниках и лежал на полу. Он достал из куртки сигару, начал выходить из бара.
– Даже не посмотрите назад? Ведь там все ваши. – обратилась к нему девушка.
– Это все слова…
Вернувшись ночью из бара, Емельян расположился на кресле в одной из свободных комнат квартиры. Внутри было тихо, все уже спали. Емельян почему-то думал, что жена его слышит, или даже дышит сзади ему в шею, но тревожить своим хождением никого не хотелось. Он и так не появлялся здесь больше трех суток, и словно нежданный гость явился. Этот дом уже не его, ничего не говорит ему о прежней семейной любви. Пожалуй, и это окончательно, все кончено. На место жены пришла жандармерия.
Определенное время Емельян ещё сидел, думая над неугодными, с которыми пришлось встретиться в баре. Ему, верно, думалось, что он один из тех, кто поможет удержать власть, не расшатывая её. Пусть мэрия правит, противники лучшего не сделают, даже путем призыва к бойкоту или тайным терактам. Ничего. Разрушить окончательно все до основания? Но сколько таких разрушителей живет? Каждому, кому не было уделено внимание, не напитано должным образом эго, стремится разравнять Вавилон на земле истории. Несогласные не выполнят своих «прогрессивных» идей, навеянных романтизированным подпольем, издающим либеральные памфлеты с запахами предать казни всю мэрию и её служащих. Пока есть подобные ему, Город твердо устоит под натиском всего черного и мерзкого.
«Либерал не в словах и не в действии, либерал в идеях» – сказал он мысленно, и, приняв черной эссенции, уснул, не заметив, как закрыл глаза.
Утром состояние оставляло желать лучшего. Вставать пришлось через пару часов, как уснул, и снова двинуться на работу. Голова гудела, а сонное состояние подшатывала походку, когда пришлось пройти в душевую.
Емельян дисциплинированно, как и подобает служащему, принял душ, невзирая на расхлябанное состояние. Принял себя в порядок, почистил зубы, сменил запотевшую одежду и перешел в рабочий кабинет.
На часах отбило ровно шесть, через час встанет жена за ней дети. Емельян, почти бесшумно, перешел спальню и детскую прямо в свой кабинет.
На столе лежала не одна стопка документов, отчетов, справок. Со свойственной себе доскональностью и щепетильностью, куратор принялся искать готовые справки на вчерашних недругов. Эти справки всегда готовились до самого упреждающего удара, и всегда готовились на столик номер семь. Это был специально созданный бар жандармами, с внутренней тайной слежкой, где собирались основные провокаторы. Действия в баре всегда скрывались, но день за днем слухи распускались, что именно здесь происходят аресты, и провокаторам лучше обходить стороной.