Дело первое: Кьята
Шрифт:
– Теперь ждем, - сказал Мерино и прислонился к стене дома, стоящего напротив входа в таверну. Гарота и Бельк (у ноги - неразлучный гикот) заняли свои места, посматривая по сторонам и перебрасываясь короткими фразами.
Обучение баронета, можно сказать, подошло к концу. Мерино передал мальчишке все, что сам умел, как и просил да Гора, назначая его наставником сына. В теории, конечно, передал, ну а по-другому как? Дальше только сама жизнь способна найти применение полученным навыкам: одни отточит до бритвенной остроты, другие отбросит за ненадобностью. Пора закругляться с играми в воспитателей.
Да и в шпионов, если уж на
Год назад императора Патрика Первого не стало. Предсказанный бароном да Гора дворянский бунт, закончился низложением императора и заточением его в карфенакском монастыре, где он при очень странных обстоятельствах отошел в мир иной. Само государство пару месяцев балансировала на грани междоусобицы, пока высшие фамилии решали, кто станет новым императором. И все же войны провинций не случилось, хвала Создателю! Несколько родов попытались отделить свои земли и объявить о независимости, как например Димар.
Его таны[2] всегда стояли наособицу, вроде бы и присягая императору, но при этом особой активности во внутренних делах страны не проявляя. Поэтому, когда Императора не стало, таны просто закрыли перевалы (а их, по которым можно было попасть во внутренний Димар, было всего два) и заявили о своей независимости от Империи. Подобие правительства, что стояло во главе Империи в эти два месяца, предпочло сделать вид, что не заметили демарша горцев, - все равно в тот момент ни сил, ни возможностей призвать их к порядку, не было.
А вот попытка отделения от Империи герцогства Фрейвелинг прошла не так гладко. После того, как тамошнему дворянству стало известно о смерти их герцога - Императора Патрика, оно взялось за оружие и... почти всё полегло на поле близ Игиса. Не было у фреев такой удобной для обороны местности, как у димарских горцев, да и ценность этой провинции для Империи была куда выше, чем изрезанный горами Димар.
На этом брожения в Империи закончились. Видя жесткие меры, которые предпринял регент дочери Патрика против Фрейвелинга, другие владетели быстро прекратили вольнодумства. Империя осталась практически цельной.
Пока происходили все эти исторические события, Мерино с друзьями продолжал обучать баронского сына. А сам барон, под руководством дальнего родственника императора и нынешнего владетеля Фрейвелинга, пытался удержать провинциальных баронов от междоусобицы и выковать из них силу, с которой пришлось бы считаться. Пока, судя по письмам да Гора сыну, получалось не очень хорошо...
Почти час прошел незаметно: уж что-что, а ждать Мерино умел. Наконец дверь таверны распахнулась и с глухим стуком ударилась в стену и в дверном проеме показался баронет. Сделав несколько нетвердых шагов, он ухватился рукой за стену в попытке удержать сбегающее равновесие. Не особо успешно, потому как правая нога подломилась, и пьяное вдрызг тело юного кондотьера, увлекаемое железной рухлядью оружия и обилием выпитого вина, рухнуло прямо в грязь. В воздух полетели мутные капли того, из чего состоят лужи в городах (а лучше бы не знать из чего они состоят) и потоки брани неудачливого выпивохи.
Не успели ругательства стихнуть, как на улицу вышли четверо мужчин. В отличие от юнца, они вполне устойчиво стояли
– Готов!
– сказал один из них тонким и высоким голосом, указывая дубинкой на пытающееся подняться из грязи тело кондотьера.
– Сюторино[3]!
– ответил ему второй и направился к баронету.
Тень и угол дома скрывали Мерино с друзьями, поэтому грабители считали, что действуют без свидетелей. Что их вполне устраивало. Они подошли к пьяному всем скопом, рассчитывая, видимо, сперва оглушить или зарезать жертву, а потом обыскать тело. Однако дальнейшие события пошли не по их плану.
Короткая и широкая шпага метнулась из грязи прямо в горло подошедшему ближе всех грабителю. На обратном движении клинок разрезал внутреннюю сторону бедра второго. Пока их тела падали в грязь, одно с булькающими звуками выходящей толчками крови, второе с пронзительными воплями боли, баронет уже стоял на ногах: в правой руке шпага, в левой пистоля, удерживаемая на манер короткой дубинки - ну не заряжать же это чудо инженерной мысли прошлого века? Никаких защитных позиций, никаких аристократических вызовов вроде «Защищайтесь, господа!» (от этих почерпнутых из книг повадок Бенедикта было избавить сложнее всего). Стремительная атака в корпус, обход запоздалого и неуклюжего блока и шпага на четверть клинка входит в грудь третьего бандита. Вполне достаточно для быстрой смерти.
Четвертый, тот самый, что пошутил на счет легких денег, даже не пытается бежать или защищаться. Он - в полнейшей прострации, длинный нож в опущенной руке, рот открыт, а глаза побелели от страха...
Для Мерино это был момент истины. Для Бенедикта - выбор из трех возможных путей: милосердие, жестокость или целесообразность. Очень, очень хотелось верить, что мальчик воспитан правильно. Самолюбие учителя, знаете ли. И ученик не подвел.
Коротким уколом прямо в сердце баронет уложил в грязь четвертого грабителя. Быстро огляделся по сторонам, присел над трупами и спустя миг поднялся с клочком ткани, которым быстро протер клинок и бросил шпагу в ножны. Еще раз огляделся, определил укрытие наставника и зашагал к нему.
Мерино порадовала скупая экономичность движений воспитанника, как минутой раньше порадовало его решение по последнему бандиту. Нацепив на лицо безразличное выражение, он кивнул Бенедикту. Гарота, которому было плевать на политесы между учеником и учителем, хлопнул того по плечу.
Лицо баронета было бледным даже сквозь грязь и кровь. Его явно мутило (первое убийство мало для кого проходит легко), но он держался, сжимая челюсти так сильно, что поскрипывали зубы.
– Ты все правильно сделал, - проговорил Мерино.
– Молодец. Давай уходить отсюда.
Баронет только кивнул, не разжимая челюстей, не представляя, что сдал экзамен именно тем, что был бледен и его тошнило, а вовсе не умелым убийством четверых грабителей.
[1] Нательная рубаха
[2] Таны - буквально «князья».
[3] Устойчивое выражение, буквально переводящееся как «легкие деньги».
Сцена восьмая
В которой Мерино навещает старого знакомого и вспоминает Догматы Веры. Также здесь много информации об истории Сольфик Хуна, которую очень щедро раздает отец-настоятель Гаспарэ.