Дело по обвинению. Остров Медвежий
Шрифт:
– Нет! Нет! Я заколол его!
– Не лгите, Дэнни! Чего вы боитесь, черт подери?
– Соблюдайте порядок!
– Я заколол его! Заколол!
– Лжете!
– Я... я... я...
И тут Дэнни Ди Паче вдруг сдался. Обессилев, он скорчился на стуле и, встряхивая головой, начал тихо плакать.
– Вы ударили его ножом? – спросил Хэнк почти шепотом.
– Я никого в своей жизни не ударял ножом, – пробормотал Дэнни сквозь слезы. – Ни разу... ни разу...
– Успокойтесь, Дэнни, – ласково сказал Хэнк.
– Но я... я не хотел, чтобы они подумали, будто я боюсь. Я не мог
Репортеры во главе с Майком Бартоном уже бросились к выходу. Мери Ди Паче, сидевшая рядом с мужем в первом ряду, вскочила, словно собираясь броситься к мужу.
Сэмэлсон быстро сказал:
– Объявляется перерыв до двух часов дня. Прокурора и защитников прошу немедленно пройти ко мне. – Он встал.
– Встать! – закричал секретарь, когда Сэмэлсон вышел, и зал суда сразу же превратился в шумный водоворот жестикулирующих фигур и перебивающих друг друга голосов.
А на свидетельском месте тихо плакал Дэнни Ди Паче. Хэнк вытащил платок из нагрудного кармана и сказал:
– На, сынок! Вытри глаза. Все уже позади.
– Я не должен был плакать, – сказал Дэнни, сдерживая рыдания. – Плачут только трусы!
– А иногда и настоящие люди, – сказал Хэнк, обрадованный, что мальчик взял у него платок.
Его останавливали Мери и ее муж, останавливали защитники, останавливали репортеры, которые, молниеносно позвонив в редакцию, тут же бросились назад, в зал суда. Но в конце концов он добрался до того места, где сидела его жена и дочь, и обнял их. Карин нежно поцеловала его, ее глаза сияли гордостью.
– А я отчаянно боялся! – повторил он и добавил, помолчав: – Но теперь я ничего не боюсь. – Внезапно он рассмеялся: – А знаешь, мне страшно хочется есть!
– Поторопись, – сказала Карин. – Ведь Эйб ждет.
– Конечно. – Он помедлил, сжимая ее руку. – Карин? – сказал он.
– Что?
– Не беспокойся. Все будет хорошо.
– Я не беспокоюсь, – ответила она.
– Ну и очень хорошо. Вы меня обязательно подождите. Я вернусь сию же минуту. – Он снова помолчал. – Я вас обеих люблю. Очень люблю.
Он повернулся и направился к двери слева от судейского кресла. Солнечный луч скользнул по его спине и на мгновенье озарил гордо поднятую голову. У двери он замедлил шаг. Потом решительно распахнул ее и твердой походкой вышел из зала суда.
– Ты был великолепен! – сказала она.
– Папа! Папочка! – сказала Дженни и крепко сжала его руку.
– Мне надо вернуться и поговорить с Эйбом, – сказал он им. – Вы ведь подождете меня? Мы позавтракаем все вместе.
– Хэнк, у тебя будут неприятности?
– Возможно. Меня могут уволить, Карин.
– Найдешь что-нибудь другое, – сказала она.
– Да, конечно. – Он помолчал. – Я был насмерть перепуган, Карин! Это было заметно? Видно было, как у меня дрожали коленки?
– Нет, дорогой, вид у тебя был очень смелый и... великолепный.
Алистер Маклин
Остров Медвежий
Глава 1
И кому это вздумалось назвать видавшую виды посудину «Морнинг роуз» «Утренняя роза»? Нелепость такого названия бросалась в глаза каждому...
Траулер построили для лова рыбы в арктических широтах. Пятьсот шестьдесят тонн водоизмещения, пятьдесят три метра длины, девять метров ширины на миделе, и без груза, с полным запасом воды и топлива, посудина сидела в воде на четыре с лишним метра. Строила траулер верфь в Ярроу аж в 1926 году.
Посудина была скрипучая, тихоходная и валкая и трещала по всем швам. И давно пора бы пустить ее на металлолом...
Сродни траулеру были и капитан его — мистер Имри, и старший механик мистер Стокс.
Судно обладало отменным аппетитом и пожирало уйму угля. И то же самое можно было сказать об остальных двоих — капитане, который поглощал виски в дозах весьма неумеренных, и стармехе — большом знатоке ямайского рома.
В момент, когда мы встретились, эта троица и предавалась любимому занятию, не меняя своих многолетних привычек.
Насколько я мог заметить, никто из немногочисленных моих сотрапезников, сидевших за двумя длинными столами, особой наклонности к чревоугодию не проявлял. Разумеется, на это была веская причина. Дело было вовсе не, в качестве блюд. И не в претензиях к художественному уровню интерьера кают-компании, отделанной малиновыми коврами и портьерами, каковые странно смотрелись на борту допотопного траулера. Дело в том, что в 1956 году по капризу одного миллионера, владельца судоходной компании, в ком любовь к морю уживалась с полным невежеством в мореходстве, траулер был оснащен новой машиной и переоборудован в яхту для увеселительных прогулок.
Плохой аппетит моих сотрапезников объяснялся концом октября. Это пора крепких штормов. Моксен и Скотт, судовые стюарды, благоразумно задернули портьеры на окнах кают-компании, лишив нас зрелища осенней непогоды.
Наблюдать, что происходит снаружи, не было необходимости. Всякий слышал и ощущал шторм всем своим существом. Заупокойно выл ветер в снастях пронзительный, тоскливый свист, похожий на жалобные причитания ведьмы. Через равные промежутки времени раздавались гулкие, как взрывы, удары бивших в скулу траулера волн, гонимых к осту ледяным ветром, рожденным в бескрайних просторах Гренландского ледового щита, за целых семьсот миль отсюда. Тоны судовой машины менялись по мере того, как корма то вздымалась вверх, едва не обнажая винт, то вновь погружалась в воду. Иногда возникало такое чувство, будто тебя завинчивают как штопор, что вызывало особенно неприятное ощущение, и кажется, не у меня одного.
Проплавав последние восемь лет на морских судах, сам я не страдал от качки. Но и без медицинского образования — а по документам я врач — нетрудно было обнаружить у моих спутников симптомы морской болезни. Жалкая улыбка, отвращение к пище, самососредоточенность — все эти признаки были налицо.
Забавное зрелище — наблюдать, как развивается морская болезнь, если страдает кто-то иной, а не вы сами. Любой желающий мог до посинения, вернее пожелтения, глотать драмамин, но арктические шторма это средство от качки не признают. Это все равно что глотать аспирин при холере.