Дело Уичерли
Шрифт:
— Сядь, — позвала она меня, хлопнув рукой по кровати, — Сядь и расскажи о себе, Лью. Ты ведь Лью, я не ошиблась?
— Лью, — подтвердил я, садясь на кровать, подальше от нее. — Лучше ты расскажи мне о себе. Ты живешь одна?
— Последнее время да, — ответила она, покосившись на дверь, ведущую в соседний номер.
— В разводе?
— С действительностью. — Она скорчила гримасу. — Чем не душещипательная история: «В разводе с действительностью»?
— У тебя есть семья?
— Не будем об этом. Чего обо мне говорить. Моя жизнь —
От этих слов повеяло бы мелодрамой, если б ее голос при этом не срывался от ужаса. Она откинула назад голову: под косметикой проступили кровоподтеки, кожа под темными очками распухла, однако черты лица были правильными. Когда-то она была хороша собой — не хуже Фебы. Казалось, она прочла мои мысли, в которых жалость к ней сочеталась с отвращением.
— Убери этот проклятый свет.
Я включил ночник и потушил верхний свет. Когда я вернулся к постели, она опять, запрокинув голову, приникла к бутылке, отчего сильно смахивала на безумного астронома, который смотрит на звезды, засунув себе телескоп в рот. В темноте белела ее тонкая шея.
— Выпей, — проговорила она хриплым голосом. — Ты заставляешь меня пить одну — это нечестно.
— Не могу — я за рулем. Если будешь столько пить, отключишься.
— Как бы не так. — Она села на кровати, зажав бутылку между коленями. — Думаешь, так просто отрубиться? Нет. А если и отрубишься, то потом ночью все равно проснешься, а потолок над головой ходуном ходит. Весело.
— У тебя, я вижу, вообще жизнь веселая.
— Веселей некуда. Ладно, выпей, а потом я у тебя кое-что спрошу.
Я отхлебнул виски из стакана.
— Интересуешься, сколько человек я убил?
— К этому мы еще вернемся. А сейчас я хочу знать, есть ли у тебя связи с наркоманами.
— А если бы и были?
— Понимаешь, алкоголь на меня не действует. Надо бы попробовать наркотики. Говорят, они помогают лучше всего.
— От чего?
— От жизни в аду, — совершенно спокойно ответила она. — Мне необходимо хотя бы ненадолго отвлечься. Деньги-то у меня есть, не беспокойся. Мне нужны связи, а не деньги.
— Я тебя с наркоманами свести не могу, так что продолжай пить виски.
— Да я это виски терпеть не могу. Пью только для того, чтобы на ночь забыться. Чтобы мысли не одолевали.
— Какие мысли?
— Мало ли какие. Так тебе все и расскажи. — Тут она обнаружила, что у нее задралась юбка, натянула ее на колени и сказала: — Растолстела я, подурнела. Я уродливая?
Этот вопрос я оставил без ответа.
— Ничего удивительного, — продолжала она. — Что на совести, то и на лице. Я же преступница — как и ты. У тебя ведь тоже совесть нечиста?
— Ясное дело.
— Поэтому и ходишь с пистолетом.
— Пистолет у меня для самозащиты.
— Самозащиты? — с трудом выговорила она заплетающимся языком. — От кого?
— От таких, как ты, — ответил я, ласково улыбнувшись.
Мои слова ее ничуть не смутили. Она рассудительно кивнула головой, как будто была целиком со мной согласна. У меня по спине пробежали мурашки.
— Скажи честно, Лью, на твоей совести есть убийство?
— Есть, — ответил я, чтобы наконец сменить тему. — Лет одиннадцать-двенадцать назад я убил человека по кличке Неряха, который пытался убить меня.
Она доверчиво положила мне голову на плечо, а потом опять потянулась к спасительной бутылке.
— Вот и меня тоже убивают.
— То есть?
— Постепенно. Сначала он уничтожил мою душу, потом — тело, а потом — лицо. — Она поставила бутылку на столик у кровати и сняла темные очки. — Посмотри, что он сделал с моим лицом.
Под глазами чернели кровоподтеки, наспех замазанные тоном для лица. Она опять надела очки.
— Кто это тебя так разукрасил?
— Со временем узнаешь.
Ее растрепанная голова опять примостилась у меня на груди — взъерошенный птенец вернулся в родное гнездо. Она провела рукой по моему пиджаку, ее пальцы нащупали под сукном пистолет и стали его поглаживать.
— Я хочу, чтобы ты его убил, — задумчиво произнесла она. — Больше терпеть я не в силах. Он душу из меня вынимает.
— Кто он?
— Отвечу, если пообещаешь его убить. Я тебе хорошо заплачу.
— Покажи деньги.
Она с трудом встала, нетвердой походкой направилась к комоду, внезапно остановилась посреди комнаты, повернулась и, зажав рот руками, бросилась в ванную. Через открытую дверь было слышно, как ее выворачивает наизнанку.
Я подергал дверь в соседний номер — заперта. Затем подошел к комоду и открыл ее сумочку: косметичка с помадой, тени для век, лосьон для лица, а также салфетки, снотворное в пузырьке и туго набитый деньгами, украшенный искусственными бриллиантами бумажник красной кожи. Кроме денег, в бумажнике лежали водительские права, выписанные в прошлом году на имя миссис Гомер Уичерли, и несколько визитных карточек, в том числе — Бена Мерримена.
Прежде чем блондинка вышла из ванной, я успел все эти вещи положить назад и защелкнуть замок. Она шаталась, сжимая руками свой большой живот. Лицо под слоем пудры позеленело.
— Абсолютно не умею пить, — сказала она, падая на постель.
— Кто он? — снова спросил я, наклонившись к ней. Глаза остекленели, рот полуоткрыт.
— Кто «он»? — переспросила она, приоткрыв глаза.
— Человек, которого я должен убить.
Она замотала головой, утопавшей в валявшейся на постели смятой одежде.
— Вот черт... не могу... вспомнить его имени... продает дома на Полуострове... Он меня погубил... Пришлось ему все рассказать...
— Бен Мерримен?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Что вы ему рассказали, миссис Уичерли?
— А зачем тебе?
Она закрыла глаза и в ту же минуту уснула. От неразбавленного виски рот у нее пересох, дышала она тяжело, хрипло, и я опять испытал смешанное чувство жалости к ней и стыда за нее, за что меня и любят заблудшие души, все те, которые, как она, живут в аду.