Делу конец – сроку начало
Шрифт:
— Одна беда: там совершенно невозможно следить. Абсолютно ровное поле с торчащими крестами. Нет ни кустов, ни деревьев, ничего такого, за чем можно было бы укрыться. Я уже думал об этом, — мелко барабанил по столу карандашом майор Шевцов, — так что идея выставить там пост наблюдателей очень неудачная. Если Куликов и в самом деле жив, то сейчас он предельно осторожен, он даже близко не подойдет, едва почувствует для себя какую-то опасность. К тому же я не исключаю, что могильщики могут быть связаны с Куликовым и шепнут ему мгновенно, как только заподозрят что-нибудь неладное. Здесь нужно придумать что-то похитрее. Но вот что?
Вадим в раздражении швырнул карандаш в сторону, и тот зарылся в ворох
— Может быть, у кого-то есть другие предложения?
— А если устроить на кладбище нашего человека? — предложил капитан Васильчиков.
— Исключается, — после некоторого раздумья от-ветил майор. — Могильщики — это каста, они хорошо знают друг друга, связаны многолетней дружбой, об-щими знакомыми, работа там, хотя и пыльная, но весьма прибыльная, и поэтому к себе они берут исключительно своих. И если мы будем навязывать им нашего человека, пусть даже через подставных лиц и с хорошими рекомендациями, это может вызвать кривотолки. И это еще не самое худшее! — поднял палец вверх Шевцов. — Например, на него случайно может обрушиться стенка свежевырытой могилы, а он, будучи пьяным, не сумеет выбраться со дна и задохнется. Кстати, у нас бывали подобные случаи. Или, еще пример, с края ямы скатится ломик и стукнет его по темечку. Но даже если трагедии никакой не случится, могильщики все равно не допустят его в свой круг. А если Куликов и в самом деле жив, то он в первую очередь узнает о подозрительном пополнении. Нет, здесь необходимо действовать как-то поювелирнее.
И вновь карандаш, оказавшись в его руках, забил беспокойную дробь.
Четыре дня назад майор Шевцов бросил курить. В очередной раз. Для начала он подарил пачку «Бонда» своему водителю и, оставшись без сигарет, сильно страдал. Он мучился даже не от того, что не может закурить, а просто как бывший курильщик не имел права запретить своим коллегам дымить в этой комнате. И сейчас был вынужден испытывать огромные неудобства. Но хуже всего было то, что Шевцов не мог ни о чем думать, кроме как о паре крепких затяжек. Обязательно глубоких, чтобы горячий дым раздирал бронхи и в броуновском движении гулял по лабиринтам легких. Мысль в таком состоянии напоминала хиленького карлика и не желала расти. А следовало придумать что-нибудь нестандартное, отчего даже у хронического скептика полковника Крылова зачесался бы затылок.
Вадим Дмитриевич молча наблюдал за капитаном Васильчиковым. Умеет дымить красиво, стервец! Впрочем, Олег все делает изящно. Этого у него не отнять. Даже если он в присутствии третьих лиц похлопывал хорошенькую секретаршу ниже талии, то это не расценивалось как вульгарное поведение, а больше смахивало на нестандартное ухаживание.
Внимание Вадима привлекла пачка сигарет. Мятая. Некрасивая. Из нее вызывающе торчали три сигареты и словно проверяли майора на прочность. Остальные в комнате, не подозревая о муках майора, вытаскивали из пачки сигарету за сигаретой и лихо, как это делают пацаны в пору взросления, раскуривали и дымили под самый потолок.
Все, хватит самоистязания! Вадим торопливо выудил из пачки сигарету и сунул ее в рот. Зажигалки на столе не оказалось. Майор приподнял газету. Исчезла, зараза! Не было ее и среди вороха бумаг. Понятное дело, он с куревом завязал, но с зажигалкой, купленной в Париже, расставаться не собирался. Память, знаете ли. Сержант Сергей Белов, с выражением блаженного, только что заполучившего в качестве пожертвования золотой червонец, беззаботно поигрывал именной зажигалкой.
— Дай сюда! — выхватил ее Шевцов у сержанта. — Прикурил, положи на место. Не пацан ведь, чтобы баловаться. Опять о бабах думаешь?
— Да так, — чуть покраснел сержант и виновато отвел глаза в сторону.
Пламя выскочило из сопла махоньким дьяволом и мгновенно обожгло конец сигареты, слегка примятой. Майор с наслаждением затянулся. Легкие, позабыв о едва начавшемся посте, с удовольствием приняли в себя табачный дар. Боже, какое счастье, и стоило ли себя так пытать? Вадим даже закрыл глаза, прислушиваясь к собственному организму, который буквально орал от блаженства.
— Ты же, кажется, бросил, — произнес Васильчиков, пытаясь смотреть на майора с сочувствием. Но вместо сопереживания в черных зрачках прыгали бесенята — и ты не удержался!
— Бросишь тут с вами, — аккуратно поставил он зажигалку на стол.
— Так мне как, товарищ майор, пачку сигарет вам возвращать? — безрадостно поинтересовался Алексей.
— Ладно, — отмахнулся Шевцов, — считай это моим подарком. Когда у тебя день рождения?
— Через полгода.
— Считай, это тебе на день рождения от меня.
— Спасибо, товарищ майор, — улыбнулся сержант.
— Пришла кому-нибудь дельная мысль? Ну? — Майор посмотрел на стажера, парня лет двадцати, круглого и холеного, похожего скорее на кондитера, чем на будущего опера.
— Может, завербовать? — предложил тот, неопределенно пожав плечами.
— Словечек-то каких нахватался, — хмыкнул майор. — Мы тебе не абвер… Хотя в твоих словах есть здоровая мысль, — задумчиво протянул он. И уже решительно, видно, отыскав какой-то выход, заговорил: — Нет, не годится. Здесь есть риск. Вдруг этот человек захочет поиграть в двойную игру, тогда мы в провале. А потом, подобная разработка требует всегда очень много времени, а у нас его просто нет. У меня есть другое предложение. Установить на кладбище, в пределах видимости, машину, в ней будет видеокамера, которая станет записывать каждого, кто подойдет к могиле. Установим дежурство, кассету будем менять. Камера должна работать бесперебойно день и ночь. Понаблюдаем с недельку, а там посмотрим, что будет дальше. — Майор неожиданно улыбнулся. — У меня такое ощущение, что нас ждут впереди очень интересные сюрпризы. — И, раздавив окурок о блюдечко, произнес: — Надымили. Надо бы хоть форточку открыть.
Глава 4
— А куда мы едем? — спросила Ольга, не выдержав затянувшегося молчания.
Она так и не сумела выработать свою линию поведения со Стасем. Подлаживаться к нему было бесполезно — он менялся на протяжении дня неоднократно и, как древнегреческий актер, имел за спиной по несколько масок. Подобное лицедейство можно было наблюдать только на сцене. А что касается профессионализма, то даже самым именитым артистам он смог бы преподать неплохой урок мастерства.
Так же молниеносно менялись и его планы. Еще неделю назад они, счастливые, бродили по улицам Парижа, взявшись за руки, и не думали съезжать с Елисейских полей, по крайней мере, с полгода. Но уже вечером Стась объявил о своем решении возвратиться в Москву. Ольга тихо запротестовала, пытаясь объяснить, что они не реализовали даже сотую часть планов, которые задумали, но внезапно наткнулась на жесткий взгляд Стася. Точно такими же глазами он смотрел тогда на хозяйку притона перед тем, как полоснуть ее лезвием по лицу, и Ольга с ужасом подумала, что теперь настал и ее черед.
Но далее голос Куликова прозвучал неожиданно мягко:
— Я очень хочу, чтобы ты понимала меня, моя девочка. Тогда нам с тобой будет хорошо. Ты меня слышишь?
— Да.
— Вот и славно. Знаешь, я просто здесь очень устал. Я соскучился по дому. И потом, в Москве у меня имеются кое-какие дела. Вот выполню их, и мы вернемся, — говорил он так же ласково. — Хорошо?
— Я сделаю все, как ты хочешь.
— Такой ты мне нравишься.
— А что мы там будем делать?
Куликов едва глянул на Ольгу и произнес с улыбкой: