Деметра
Шрифт:
Мрачным, серым прямоугольником лежал он посреди испаханной людьми и войной равнины. Его стены, сложенные из многотонных базальтовых блоков, поднимались к небу на сто двадцать метров.
Одна сторона гигантского серого прямоугольника равнялась ста километрам. Четыре стороны замыкали квадрат с плоской крышей из стеклобетона, на которой серыми, местами осыпавшимися утесами возвышались кварталы современных зданий.
Издали это походило на незавершенное строительство, некий фундамент, заложенный для чего-то монументального.
Собственно говоря, так оно и было.
В недрах Города, под одной из плит, покоилась
«Колониальный транспорт „Бристоль“. Земля. 2342 год».
Живущие ныне поколения уже успели забыть свои корни, которые терялись в туманной бездне тысячелетней истории. Этому в немалой степени способствовала война и вызванные ею долгие периоды деградации, когда сознание людей откатывалось назад, из поколения в поколение теряя частицы своих знаний, а вместе с ними — и истории.
На самом деле Город являлся всего лишь обветшалым цокольным этажом несостоявшегося мегаполиса.
У Ильи Матвеевича Белгарда этот факт не вызывал никаких сомнений. Забравшись на самый верхний этаж обветшалого небоскреба, на что у него ушло почти полдня, он получил возможность окинуть взглядом всю панораму застывшего тысячу лет назад строительства.
Настроение у бывшего капитана картографического крейсера «Терра» было подавленным. Два месяца, истекшие с того момента, как он пришел в сознание на жесткой госпитальной койке, спрессовали в себе столько событий, что ему казалось — прожита еще одна жизнь. Страшная, непонятная, жестокая…
Он до сих пор не мог осознать всей чудовищности произошедших с ним перемен. Сидя в инвалидной коляске у обвалившегося парапета балкона, он смотрел на простершуюся под ним панораму руин и думал о том, как найти свое место в этом измотанном непонятной ему войной обществе, где царили простые и жестокие законы.
Он должен был разыскать Антона… Илья Матвеевич в который раз поймал себя на том, что, став калекой, он все еще мыслит категориями здорового, полноценного мужчины…
Мысль о мальчике была хуже фантомных болей в ампутированных выше колен обрубках ног, злее, чем грызущее изнутри чувство постоянного голода…
Ему никто не поверил. На него смотрели как на сумасшедшего, повредившегося в рассудке после потери ног. Никто, абсолютно никто не хотел хотя бы выслушать его аргументы. Эти люди прочно забыли, что такое космос. Они потеряли свою историю и воспринимали Белгарда даже не с сочувствием, а скорее с раздражением.
Когда обрубки ног зажили, его выпустили из ворот госпиталя, снабдив уже бывшей в употреблении инвалидной коляской и какой-то пластиковой картой, где были обозначены его имя, фамилия и отчество. На прощание хромой санитар посоветовал ему обратиться на завод, где, по его словам, инвалидов брали в цеха повышенного риска по производству боеприпасов.
— Проживешь недолго, но зато по-человечески. Там платят хорошо и жратва отменная, только вот несчастные случаи чуть ли не каждый день. Сам понимаешь, оборудование старое…
В первый момент Илья Матвеевич, оказавшись на улице без ног, без средств к существованию, испытал оглушивший его сознание шок… Он инстинктивно развернулся,
Он был предоставлен самому себе.
А Город жил.
За голубой дымкой облетевших лиственных лесов, в тысячах километров отсюда возвышались руины древних поселений инсектов, а чуть дальше — их современные города…
Ничего этого не знал и не видел Илья Матвеевич Белгард. Он смотрел вниз, и его глаза слезились от гулявшего в пустых проемах выбитых окон ледяного ветра.
Он только начинал осознавать, что этот осенний, холодный и неприветливый мир — его. И он должен был сделать нечто совершенно неадекватное, чтобы отыскать в нем Антона.
В своей прошлой жизни Илья Матвеевич не испытывал особых затруднений. Он родился на планете Кьюиг, в семье потомственного астронавта, и его путь был предопределен заранее. Семья имела стабильный доход, отец и мать Ильи, налетав положенное количество лет на борту межзвездного транспорта, рано ушли на пенсию.
Окончив академию астронавтики, Илья получил звание младшего офицера и некоторое время летал сначала вторым, а потом и первым пилотом на внутрисистемном грузовозе. Его жизнь текла размеренно и спокойно, в ней не было ни стремительных взлетов, ни провальных падений.
Потом он перешел в отдел межзвездных перевозок, но управление гиперсферными кораблями не принесло в его жизнь радикальных потрясений. Его карьера продвигалась ровно и вполне предсказуемо. Илья Матвеевич отлично справлялся со своими обязанностями и даже заслужил репутацию самого спокойного офицера флота.
Наверное, именно его уравновешенность и сыграла решающую роль в назначении Белгарда первым помощником капитана на картографический крейсер «Терра».
Возможно, что Илья Матвеевич никогда бы не дошел в своей карьере до должности первого офицера корабля, не тот он был человек, чтобы принимать единоличные решения, особенно в экстремальных ситуациях. Склонный к аналитике и спокойной, взвешенной оценке событий, он как помощник идеально дополнял собой импульсивного, решительного Хасимо и не желал для себя ничего другого. Но на пятом году полета в дело вмешался слепой случай — капитан сильно облучился во время одной из разведывательных высадок на лишенный атмосферы спутник. Внезапный отказ одной из систем его скафандра привел к фатальным последствиям — у Энри открылась тяжелая форма лейкемии. Спасти его могли только в стационарных клиниках Кьюига или какой-то другой цивилизованной планеты, но, чтобы не прерывать успешно начатый полет, капитана Хасимо, по его собственному настоянию, поместили в низкотемпературную камеру сверхглубокого сна, где он должен был проспать до возвращения «Терры» к обитаемым мирам.
Увы… Судьба распорядилась иначе. Его замороженное тело наверняка уже превратилось в облачко раскаленного пара вместе с рухнувшими на планету обломками «Терры».
Белгард чувствовал за собой вину перед погибшим экипажем, хотя даже теперь, вновь и вновь переживая те страшные секунды, что были отпущены ему на принятие каких-то решений, он приходил к очевидному выводу, что столкновение с внезапно изменившими свой курс астероидами было неизбежно…
Впрочем, имело ли это какое-то значение теперь?