Демон Максвелла
Шрифт:
– Прошу прощения, я уже отдала все свое барахло Армии спасения, – говорю я и делаю вид, что собираюсь захлопнуть дверь. Все смеются.
– С днем рождения, – обнимает меня Девлин. – Помнишь Отиса Коуна?
Я крепко пожимаю ему руку:
– Естественно. Еще бы я его не помнила. Он каждый год приезжает из Калифорнии, пытаясь довести меня до белого каления.
– Я приезжаю совсем не для этого, бабушка, – поднимает брови Отис и протягивает мне руку, по которой я шлепаю бигуди чуть сильнее, чем намеревалась. Он издает вопль и начинает обиженно прыгать по коридору. Я советую ему исчезнуть оттуда, иначе кто-нибудь может вызвать представителей Гуманитарного общества. Он, пригнувшись, проскальзывает мимо, так
– Это мой давний друг Макела, – говорит Девлин, – и его сын Тоби.
– Миссис?…
– Уиттиер, – отвечаю я. Он кланяется и говорит:
– Монтгомери Келлер-Браун, миссис Уиттиер. Макела – это просто… как бы это сказать, Дев? Один из аспектов. – Он улыбается и протягивает мне руку – Я много слышал о прабабушке и очень польщен.
Он выглядит еще величественнее, чем это казалось в бинокль: высокий, с прямой спиной и чертами лица, словно вырезанными из какой-то редкой породы привезенного издалека дерева, хотя голос выдает в нем такого же, как и я, южанина. Но главное – это его темные, глубоко посаженные глаза, от взгляда которых я начинаю теребить пуговицы и робко мямлю «здравствуйте».
– А этого ребенка зовут Октябрем.
С чувством облегчения я отнимаю у него свою руку и перевожу взгляд на мальчика. Ему лет пять, и он напоминает забавного жучка, посматривая на меня из-за отцовского одеяния.
– Так, значит, ты родился в октябре? – наклоняюсь я к нему. Он стоит, не шелохнувшись. Я уже привыкла к тому, как дети реагируют на мой вид, но тут его отец произносит:
– Ответь миссис Уиттиер, Октябрь.
– Все в порядке, – замечаю я. – Октябрь просто еще не решил, кто эта безобразная старуха – добрая колдунья, которая даст ему конфетку, или злая ведьма, которая его съест, – и щелкаю своей вставной челюстью. Обычно им это нравится. Мальчик отпускает отцовское одеяние. Он не улыбается, но зато широко раскрывает глаза, и я понимаю, откуда в них этот странный блеск.
– Мне больше нравится имя Тоби, – говорит он.
– Хорошо, Тоби, пошли найдем тебе конфет, пока их не сожрал этот Отис.
Все заходят в комнату, и я ставлю на стол угощение. Мужчины обсуждают мою квартиру и вообще малобюджетное строительство, а потом переходят к тому, ради чего приехали за мной, – к Религиозной ярмарке. Я даю маленькому Тоби посмотреть в бинокль, а мой внук тем временем показывает мне программку. Я говорю, что, похоже, действительно будет здорово. Отис запихивает руку в один из своих огромных карманов и извлекает оттуда листовку со словами «Вы готовы?», на которой он изображен в рясе глядящим в небо через рулон туалетной бумаги. Рядом с его ртом черными буквами написано: «Парашют из проволочной сетки уже опускается». Я понимаю, что это очередная глупая выходка Отиса, но складываю его листовку, убираю ее в несессер и отвечаю, что всегда готова. Как и он, впрочем, – замечаю я и протягиваю руку вниз, делая вид, что собираюсь застегнуть его ширинку. Покраснев, как помидор, он поворачивается к нам спиной, чтобы сделать это самостоятельно. «Этих городских пацанов приходится всему учить», – говорю я, обращаясь к мистеру Келлеру-Брауну, и он смеется. Внук поднимает мою сумку и спрашивает:
– Интересно, кто тебе ее обычно носит?
– Не суй свой нос в женские принадлежности, – отвечаю я и добавляю, что если он не в состоянии ее поднять, то наверняка это сможет сделать маленький Тоби. Тот тут же откладывает бинокль и начинает тянуть сумку.
– Вот какой у меня помощник, – говорю я.
– Мы стараемся, правда, Тоб? – улыбается мистер Келлер-Браун, и малыш кивает:
– Да, папа.
Я не могу удержаться, чтобы не произнести нравоучительную сентенцию:
– Как это не похоже на большинство
Главный лифт все еще занят: спускают залежи металлолома, обнаруженные в квартире мистера Фрая, поэтому нам приходится дожидаться другого. Я выражаю надежду, что мы не пропустим Брассов, Девлин отвечает, что у нас еще масса времени, и спрашивает, знаю ли я, что мистер Келлер-Браун тоже поет в евангелической группе.
– Неужто? – удивляюсь я. – И как вы называетесь? Может, я вас слышала по радио?
Мистер Келлер-Браун отвечает, что они называются «Молитвенные птахи», и выражает сомнение в том, что я могла их слышать.
Лифт прибывает с миссис Кенникат из 19-го номера и сестрами Бервелл. Я здороваюсь с ними, входя в сопровождении огромного, черного арапа. Глаза у них лезут на лоб. Отис вручает им свои листовки. Никто при этом не говорит ни слова. Так мы спускаемся на несколько этажей, пока, к огромному облегчению миссис Кенникат, к нам не присоединяется официант с переносным баром. Он тоже молчит и лишь водружает бар себе на плечо, как дубинку. Поэтому Отис тоже извлекает меч и кладет его себе на плечо.
Так, плотно прижавшись друг к другу, мы едем вниз. «Господи, – думаю я, – да они же теперь несколько месяцев только об этом и будут говорить» – и тут ощущаю в своей руке маленькую ладошку: «Бабушка, возьми меня на руки – здесь столько народу». Я сажаю Тоби к себе на бедро и потом еще несу его через вестибюль – черные кудряшки, коричневая кожица и голубые глаза.
Мне много чего довелось повидать в Юджине – переделанные трейлеры и элегантные автобусы хиппи – но я никогда не видела колесного средства, которое могло бы сравниться с автобусом мистера Келлера-Брауна. «Классно!» – говорю я ему и ни на йоту при этом не преувеличиваю. Начиная с пяти пурпурных птиц на боку и кончая узором на хромированном капоте. А внутри! Клянусь, настоящая гостиная передвижного дворца: ковры, пол, выложенный изразцами и даже маленький камин! Остается только открыть рот.
– Это все моя жена, – говорит он. – Я только помогал.
– Вот это жена! – отвечаю я. Отис вставляет, что у Монтгомери и вправду еще та жена, и отец у нее тот еще, с тем еще счетом в банке, который тоже наверняка помогал. Я смотрю, как на это отреагирует мистер Келлер-Браун. Наверное, это не просто – быть женатым на белой девушке, да еще и такой богатой… Но он только смеется и провожает меня в глубь салона.
– Девлин мне сказал о вашей спине. У меня тут есть терапевтическое кресло, которое, думаю, вам подойдет. – И он придвигает большое кожаное кресло. – А еще там есть кровать, – и он проводит рукой по бордовому шерстяному одеялу, которым накрыта двуспальная кровать в самом конце автобуса.
– Ну уж дудки! – заявляю я. – Надеюсь, дело никогда не дойдет до того, что я не смогу сидеть как нормальный человек. Так что я немного посижу, а потом, может быть, прилягу, если очень захочется. – Он берет меня под руку и помогает сесть в кресло, при этом я заливаюсь краской, как девчонка. Одергиваю платье на коленях и интересуюсь, чего они, собственно, ждут. А когда мы выезжаем со стоянки, я кожей чувствую все двадцать этажей прижатых к окнам старых морщинистых носов.
Мы с внуком сплетничаем о семейных делах, особенно о Бадди, который, не успев выпутаться из одной истории, тут же умудряется втюхаться в другую. Отис впереди извлекает из своего кармана пинтовую бутылку со спиртным и пытается разделить ее с мистером Келлером-Брауном, сидящим за рулем. Заметив бутылку, Девлин заявляет, что тоже пойдет вперед, чтобы этот болван не увез нас на Аляску или еще куда-нибудь. «Валяй! – отвечаю я – лично мне все равно, даже если они напьются до полного обалдения, – мы с Тоби прекрасно можем справиться со всем сами». Девлин, покачиваясь, удаляется, и все трое начинают тараторить со скоростью сто слов в минуту.