Демон
Шрифт:
— По-моему, он еще в Нью-Йорке.
— Почему ты так думаешь?
Она уставилась на него.
— Ты не слышал?
— Что слышал?
— Мистер Беллас и его дочь. Передавали в телевизионных новостях вечером. Они убиты.
— Виктор?
Она покачала головой.
— Его имя не упоминалось. Тела так сильно обгорели, что полиция не смогла определить причину смерти. Какие-то мальчишки играли у заброшенной фабрики в Квинсе и нашли фургончик с мертвыми отцом и дочерью. Полиция предполагает, что это заказные убийства — по заказу преступного мира.
Пенни не
— Это почерк Виктора. Он шикарные фокусы устраивает, видишь совсем не то, что есть в действительности.
В Англии, рассказал ей Пенни, Виктор убил лорда Ковидака, подвесил тело к потолку и устроил пожар, чтобы скрыть следы. Полиция, приехав на место преступления, столкнулась вначале с пожаром, затем уже с трупом. Понадобилось сорок восемь часов, чтобы установить причину смерти Ковидака. Сорок восемь часов решали, убийство или самоубийство. Сорок восемь часов. Виктору более чем хватило времени потихоньку выехать из страны.
Пенни задумался на несколько мгновений.
— Виктор провел британскую полицию, а теперь и американскую тоже. Разыскивают не его, а какого-нибудь колумбийца, торгующего наркотиками, или кровожадного дона из мафии. Как отреагировал твой муж?
— Он и Васэда сидели здесь, в кабинете, смотрели вечерние новости, сидели вдвоем. Я должна была встретиться с мужем, чтобы он отвел меня к обеду. Он очень настаивает на некоторых формальностях. Жаль, я подошла недостаточно близко и не слышала, о чем они говорят. Но Уоррен показался мне встревоженным. Как будто он готовился к встрече с Виктором.
— Вспоминай, — потребовал Пенни. — Ты хоть что-нибудь услышала? Что угодно.
Она закрыла глаза, потом, открыв, отклонилась назад, чтобы рассмотреть его лицо. Подняла палец.
— Я слышала только одно. Уоррен упомянул о записях на лентах. Хандзо Гэннаи должен быть поосторожнее с лентами, так он сказал, кажется. Оба согласились, что ленты с записями обязательно должны попасть в Японию. Это и все, что я могу тебе сказать.
Пенни подумал — все началось с этих лент. Лент, которые угрожают погубить Фрэн Маклис, убили Белласов и обеспечили Пенни конфликт с Императрицей. А еще вынуждают идти на единственного человека, которого он боится.
— Ты говоришь, Хандзо Гэннаи сейчас в Нью-Йорке, — проговорил Пенни.
Она сказала, что Хандзо остановился в отеле «Валенсия», только что купленном «Мудзин».
Пенни кивнул, затем дал ей последние указания. Сейчас Акико должна вернуться в столовую. Он коснулся ее щеки и сказал то, что откладывал до этой секунды.
После сегодняшнего вечера она не сможет оставаться с мужем. Когда Пенни и Ники уйдут, для нее возникнет новая опасность. Уоррен Ганис почти сразу поймет, что она его предала. Он не простит. Если бы Ганис и захотел простить, этого не допустит Императрица. Решай сейчас, сказал ей Пенни. Уходи из этого дома немедленно. Сию секунду. Или останься и умри.
Она склонила голову.
— Я уйду.
— Когда Уоррен отправится в кабинет, — продолжал наставлять ее Пенни, — тогда и выходи. Поезжай прямо в аэропорт. И не оглядывайся. — Она должна ждать в Джорджтауне, пока он за ней не приедет. А если он не
Акико смахнула слезу.
— Сенатор знает о твоем плане поймать Полтаву в ловушку?
— Нет. Я сказал ей, что мы с Ники приехали проверить ее дом на Манхэттене и ее окружную контору. Мы прилетели около восьми утра и с тех пор ни разу не присели. Я подумал, если сказать, зачем мы в действительности отправились в Нью-Йорк, она станет слишком беспокоиться. Может еще притащить полицию и ФБР. Виктор — умница. Если почует ловушку, сразу отступит. Чем меньше людей будет участвовать, тем больше у нас шансов.
— Ну а вдруг ты не сможешь убить Полтаву, что тогда? — спросила Акико.
Пенни притянул ее к себе. Думать о неудаче нельзя, это только ослабляет. И утешать Акико дольше тоже не следует, в нем опять пробудятся страхи. Не столь еще долгое ожидание уже его нервировало. Главная цель — убить Полтаву, сейчас не время отвлекаться.
Он мягко отстранил Акико, потом смотрел молча, как она идет через комнату. У двери она приостановилась, голова опущена, спиной к нему. Он думал, она заговорит. Но Акико открыла дверь и вышла в коридор.
Когда Акико вернулась к столу в слезах, Уоррен разъярился.
— Они хотят с тобой поговорить, — всхлипнула она.
Ганис сказал:
— Я с ними поговорю, и они это запомнят до конца своей дурацкой жизни.
Перед своим кабинетом он остановился, уже коснувшись дверной ручки. Чертовски верно, он в ярости, невозможно мыслить рационально, если у тебя стиснуты кулаки. Заговоришь в таком состоянии, потом пожалеешь о каждом слове. Сейчас нужна холодная голова.
Опыт показал ему, что мир искусства, при всей своей манерности, — самые настоящие джунгли. Богу известно, у него хватало проблем с мерзавцами, которые населяют этот мир. Насчет ткнуть ножом в спину, это они всегда пожалуйста.
Соображай как следует, не ленись, сказал он себе. Выдай этим артистам, пусть пососут. Он улыбнулся. Одновременно и долг, и радость — использовать свои возможности ради Акико. Сейчас эти козлы в кабинете узнают, как глубоко может рубить его топор.
Брюсселловские ребята заехали взять гобелены Акико — так они сказали. Якобы сберечь ей поездку в галерею. Ну, эта любезность у них с большим довеском. И думали они прежде всего не о гобеленах Акико.
По ее словам, эти двое хотят получить семьдесят пять тысяч долларов, иначе выставка не состоится. Деньги не для них лично, разумеется. Накладные расходы постоянно растут, а бюджет галереи не безграничен. Будет лишь справедливо, если она и сама поможет своей карьере. Ну что ж, Уоррен Ганис был вполне готов разделаться с этими двумя и с кем угодно, кто попытается кинуть его, шантажируя Акико.
Он поправил галстук, пригладил серебристые волосы, открыл дверь. Войдя в комнату, чуть повернулся, собираясь дверь закрыть, и замер, увидев поблизости бородатого мужчину. Мужчина, одетый в оливковый габардин, приложил палец к губам в знак молчания. Потом он тихонько закрыл дверь и направил пистолет на голову Ганиса.