Демон
Шрифт:
Ему и думать не хотелось о том, что он обязан все рассказать сенатору. Ничего странного, что Аристотель Беллас хочет вернуть свой атташе-кейс. Этого блокнота и лент хватило бы, чтобы выбить Фрэн Маклис из сенатской гонки в будущем году.
Следующая страница. Н-ну… Телефонные разговоры между Огюстом Карлайнером и Элен Силкс. Между Элен Силкс и Уорреном Ганисом. Между Элен Силкс и Рэйко Гэннаи, с пометкой, что эти последние разговоры велись на японском. И опять буква "О" рядом с некоторыми из дат, обязательно округленная и подчеркнутая. Шифр ли это какой-нибудь, знали, конечно, только Грек и Софи. Пенни малейшего понятия не имел, что это такое.
Следующая страница.
Шок.
Имя
Пенни откинулся назад в кресле, закрыл глаза. Он вдруг почувствовал себя ужасно усталым, затошнило, к горлу подкатила желчь. Он подрагивал, будто от холода, ладони увлажнились Сердце колотилось быстрее. Дышать стало трудно. Он вспомнил огонь, обжегший его тело в Центральной Америке, пытки, которые вынес там. Вспомнил Они, по чьей вине все это с ним произошло. Они — человек, которого боятся сейчас Аристотель Беллас и Софи. Который чуть не погубил Эдварда Пенни и сейчас угрожает ему вновь. Угрожает не только ему, но и Акико.
Долго сидел Пенни обмякший в кресле, смотрел в стену остекленевшими глазами и отдавался чувству зла. Он сжал кулаки, чтобы руки не дрожали.
Глава 4
Уоррен Ганис раздраженно поморщился, услышав жужжание интеркома: потревожили спокойное утро с его коллекцией азиатского искусства. Сегодня у него впервые появилась возможность изучить свое новейшее приобретение, масляную картину магараджи и его жены индийского художника девятнадцатого века Рави Варма. За последние три года Ганис истратил почти двадцать пять миллионов долларов на азиатское искусство, почти все эти ценности были ввезены в страну контрабандным путем.
Он еще подержал Варма в руках, чуть склонив и подставляя солнцу в окнах его квартиры на Пятой авеню, потом отставил картину и поднял трубку интеркома. Звонил Хори Васэда. Васэда был его ассистентом и, среди прочего, вел дела с ворами и грабителями, которые продавали Ганису дальневосточные шедевры. Сегодня утром Васэда должен был вылететь в Таиланд за цейлонскими скульптурами и корейскими свитками, но несколько минут назад ему позвонил оттуда человек, укравший эти произведения искусства. Вор, бывший американский солдат, живший в Бангкоке, потребовал больше денег — или сделки не будет. Васэда спросил — заплатим ему или отступим?
— Заплати ему, конечно, — решил Ганис. Он говорил по-японски.
Васэда был очень не согласен.
— Заплатить ему? Но он требует еще тридцать тысяч, иначе, говорит, обратится к другому покупателю. У нас была договоренность с этим червем, а он хочет изменить правила в последнюю минуту. Я не люблю, когда из меня делают дурака. Если станет известно, что на нас можно давить, то…
— Я знаю, знаю. Но мне нужно то, что есть у него. Все очень просто.
— Мерзавец повторяет «не будет финансов, не будет романсов» и смеется. Мне хочется вырвать ему глаза, закрыть маской его дурацкую рожу — и пусть танцует в клетке рядом с нашей подругой Ханако.
Ханако. Уоррен Ганис ее знал. Он видел ее в прошлом марте, когда в Токио устраивали прием для служащих «Мудзин». Вид у Ханако был скучающий, хотя она усердно притворялась, будто все происходящее ее интересует. Ганис подумал, что она одна из самых красивых женщин на приеме, но потом решил, что она не в его вкусе — слишком легковесная и переменчивая, муж,
Всех трех жен Ганиса, японок, выбрала ему Рэйко Гэннаи, она основывалась при этом на его представлениях о красоте, уме, характере. Теперешняя миссис Ганис, третья, хотя и была намного моложе него, отвечала всем его требованиям, а к тому же очень интересовалась искусством, что он считал дополнительным преимуществом. Последнее время она казалась чуть отстраненной, немного напряженной, а поскольку она прожила в Америке меньше двух лет, он расценил это как тоску по Японии. Поэтому он и не противился, когда жена предпочитала больше времени проводить в их поместье в Нью-Джерси, нежели в манхэттенской квартире. Ей никогда не нравился Нью-Йорк, она говорила, что его населяют грубые бесчувственные люди.
Он сказал себе, что ее настроение — всего лишь фаза, через которую она проходит, и что она никогда не станет проблемой, которой стала Ханако. Ганис любил свою третью жену намного больше первых двух, и вовсе не собирался допустить, чтобы Императрица и ее наказала, как Ханако. И пока жив Ясуда Гэннаи, Ганису есть куда обратиться за высшим судом — он не колеблясь воспользуется этим ради жены, если возникнет необходимость.
Когда Императрица настаивала, что он должен избавиться от первой жены, Ганис согласился, так у нее была связь с японским дипломатом в ООН, и хуже того, она угрожала обратиться в американский бракоразводный суд, рассказав при этом некоторые вещи, не подлежащие оглашению. Вторая миссис Ганис не доставляла хлопот, была верной и послушной женой, пока не умерла безвременно от рака груди. Ни одна из них не волновала его так, как жена третья, его гордость и радость. День, когда она вошла в его жизнь, был одним из самых чудесных, сколько он помнил. Ганис неохотно отпускал ее с глаз, ибо ревность — одно из последствий любви.
По интеркому Васэда продолжал поносить гнусного мошенника. Возможно, если что-то произойдет с маленькими дочерьми бывшего солдата, он поймет, что слово надо держать. У солдата и его жены таиландки было двое дочерей, девяти и двенадцати лет, такой возраст казался сорокалетнему Васэде особенно соблазнительным, он любил очень молодых сексуальных партнеров. Во время поездок в Бангкок он угощал себя самыми молоденькими проститутками обоих полов, а Ганис не возражал, так как с обязанностями своими Васэда справлялся превосходно. Васэда, однако же, считал необходимым пересказывать Уоррену Ганису свой секс во всех скучных подробностях, включая тот случай, когда он задушил восьмилетнего мальчишку за попытку украсть у него часы.
— Я хочу получить эти корейские свитки, — прервал его Ганис. — Поэтому мы пойдем на сделку с нашим другом в Бангкоке, хотя он и очень жаден. Сейчас на рынке преимущество за продавцами, и он нам нужен. Вот и все, никаких сложностей. Только помни: он из тех, кому всегда мало, и он обязательно на своей жадности подорвется. Мы его и подорвем. А пока дай ему, сколько просит, и покончим с этим.
— Ганис-сан, я…
— Сделай, как я говорю, пожалуйста. Пусть и дальше думает, что мы дураки и с нами можно играть. Он свое получит, когда придет время. Деньги я возьму с коммерческого счета. Заедь в банк на Мэдисон-авеню по пути в аэропорт, деньги будут тебя ждать.