Демонический Любовник
Шрифт:
Одним прыжком Третий оказался в размытой могиле и схватился за металлические ручки в изголовье гроба, слабо поблескивавшие в лунном свете. Берег стремительно осыпался, но он уверенно стоял на ногах, и Вероника услышала звук разламываемого дерева, когда он попытался открыть крышку гроба каким-то металлическим предметом. Дерево было дешевым и хрупким, оно легко поддалось и когда его достигла вода, он выкарабкался из могилы, неся в своих сильных руках длинный белый предмет, и в проблеске света Вероника увидела черты Лукаса, закутанного в белый перепачканный саван, безмятежно спящего смертным сном, но не отмеченного разложением.
Они возвращались обратно в кромешной темноте. Мерцающие молнии иногда освещали кладбище с рядами надгробий и черных
Они все еще были достаточно далеко от лесного укрытия, когда ее страхи сбылись. Она услышала, как в темноте недалеко от них открылось окно. Затем раздался звук открывшейся и закрывшейся двери. Насколько она могла судить, звук доносился с подветренной стороны, иначе вряд ли он был бы слышен, и догадалась, что он шел из дома Доктора Батлера, чей сад граничил с кладбищем.
– Быстрее, поторопитесь! – прокричала она своим спутника. – Кто-то идет!
Они добрались до лесного укрытия, ориентируясь по ряду истерзанных тисов, и как только прошли сквозь дыру в кладбищенской стене, Вероника, с ужасом оглянувшись, увидела свет электрического фонарика на углу церкви. Ее компаньоны поспешили дальше, но Вероника остановилась; она чувствовала, что должна была узнать, кто пришел сюда и что успел увидеть. В просвете туч показалась Луна и она отчетливо увидела грузную фигуру в белом макинтоше, который часто носил Доктор Батлер. Что за странный рок, что за странная невидимая связь заставляла этого человека неизменно появляться там, где происходило что-нибудь, связанное с Лукасом?
Она увидела, что он внезапно остановился, словно бы что-то услышал. Он огляделся вокруг, как будто бы пытаясь определить направление звука. Она гадала, что бы это могло быть. Затем он направился прямо к месту, где она скрывалась. Дуновением ветра из ее лесного укрытия до него донесся запах благовония из кадила, которое она все еще держала в руках. Она прижалась к земле среди кустов, словно загнанный зверь, окаменевшая, не способная пошевелиться. Мужчина подходил все ближе, пока не оказался в каких-то тридцати футах от кромки леса, где в нерешительности остановился. Предательский аромат выветрился. Он не был примитивным дикарем, а его нос не мог предоставить ему никакой достоверной информации. Она видела, как он постоял там в растерянности, а затем, полагая, что он был один в темноте, вскинул руки над головой и разразился бессвязной смесью молитв и проклятий, в которой ее собственное имя перемежалось с именами Лукаса и Алека. Потом он развернулся и побрел прочь по могильным холмам в направлении дома, унося с собой свое горе и свои подозрения, чтобы поразмыслить обо всем в тишине.
Вероника вышла из своего укрытия и пошла по почти уничтоженной тропе через лес, и внезапно осознала, что она была одна в темноте, а вокруг бушевал шторм со всеми его невидимыми гостями из бездны. Шторм не был простым циклоном, это были не обычные ветер и дождь, он был необъяснимо зловещим и руки, казалось, тянулись к ней из мрака и тьма была ощутимой, словно наброшенная на ночную мглу вуаль из мягкой черной ткани. Но стоило ей осознать присутствие тонких неосязаемых энергий всюду в ночной тьме, как все начало меняться. Среди воя и буйства шторма стала различима некая нестройная мелодия, с каждой секундой становившаяся все громче. Постепенно ее голос становился все звонче и мелодия становилась все стройнее; затем мелодичное пение стихло само собой и наступила тишина. Шторм закончился также внезапно, как и начался.
Повсюду Вероника слышала звуки падающих капель; всюду сновал маленький легкий ветерок и шепот бесчисленных ручьев наполнял темноту. От внезапной тишины после грохота шторма звенело в ушах, а без мерцания молний глаза могли быстрее привыкнуть к темноте и слабому свету заходящей Луны. Вероника ускорила шаг, пробираясь по размокшей тропе и проваливаясь по колено в свежеобразованные лужи, затем пробралась сквозь мокрые заросли и поднялась по ступеням как раз в тот момент, когда Доктор Латимер вышел на террасу с намерением отправиться на ее поиски.
Очевидно, в бильярдной комнате старого дома уже был проведен ритуал изгнания, ибо с алтаря были убраны все символы, а лампа погашена.
Тело Лукаса лежало на длинной софе возле камина. Могильная одежда была заменена одним из черных одеяний, которые носили члены Братства, куски земли убраны, а черные волосы, отросшие и всклокоченные, были грубо острижены и приглажены. Ничто в его облике не шокировало ее, за исключением глубоко впавших глаз, что придавало необычайно мертвенный вид его лицу. В остальном же можно было решить, что он просто спит.
Третий, все еще не снявший промокших одежд, стоял около окна, очевидно, ожидая ее прибытия.
– Входите скорее, – сказал он, – И переоденьтесь в сухое. У нас не очень много времени на оживление, нам нужно успеть до петушиного крика. Теперь поторапливайтесь.
Веронике не нужно было повторять дважды. Она бросилась в свою комнату, быстро переодела мокрую одежду и вернулась в бильярдную раньше, чем непослушные пальцы Доктора Латимера закончили приводить его в порядок. Третий все еще стоял рядом с неподвижной фигурой Лукаса и когда она робко подошла к кушетке, схватил ее и подвел к телу мертвого человека, за которого, как он ей сказал, она должна была выйти замуж. Все мысли о его смерти и погребении стерлись из ее памяти. Она думала о нем как о человеке, который находился без сознания и вскоре должен был прийти в себя, и чей странный и зловещий характер ей снова придется терпеть. Она помнила, каким он был с ней и что он с ней делал, и если бы не хватка этого странного мастера, адепта, святого или колдуна, кем бы он ни был, она бы, подобно Ахаву, отвернулась к стене и испустила дух. Но она безоговорочно доверяла ему и знала, что именно он сможет справиться с Лукасом, хотя ему придется использовать ее в качестве инструмента для своих целей, и знала, что его она не подведет. Что было сильнее, ее любовь к Лукасу или ее страх перед ним, она не могла бы ответить даже самой себе, но таинственный адепт полностью подчинял ее себе, и не потому, что просто управлял ей, но потому, что вдохновлял ее.
Старик вернулся к ним и Третий приказал ему сесть в дальнем конце комнаты у камина, в то время как Вероника должна была стоять в ногах лицом к Лукасу, чтобы быть первой, кого он увидит, когда откроет глаза. Затем, склонившись над мертвым телом, он стал проделывать некие пассы, словно гипнотизер, желающий вернуть субъект в сознание.
Ему не пришлось долго ждать. После третьего или четвертого поглаживающего движения по телу Лукаса пробежала дрожь и он попытался пошевелиться, но снова затих. Жизнь еще не вернулась в ткани, это была просто гальваническая реакция, последовавшая в ответ на движения руки гипнотизера. Третий положил ладонь на живот мертвеца и медленно поводил ей вверх и вниз; через пару мгновений живот последовал за движениями и восстановилось дыхание. Вскоре стало очевидно, что и сердце также начало биться, ибо лицо мужчины потеряло свой восковой вид и приобрело более нормальный оттенок, хотя все еще было бледным, словно кожа человека, долго пробывшего в темноте.
Третий повернулся к Веронике.
– Поговорите с ним, – сказал он. – Позовите его по имени. Заставьте его вернуться.
Вероника склонилась над кушеткой.
– Мистер Лукас! – позвала она нерешительно. Тяжелая рука Третьего легла на ее плечо.
– Так не пойдет, – сказал он. – Вы должны позвать его с любовью. Иначе он не вернется.
Вероника пыталась перебороть свои чувства. Она боялась этого лица, боялась мертвого человека, и испытывала отвращение к мертвому телу. Она не могла любить это, это было бессмысленно. Затем ей вспомнились слова старика: «Он умер вместо вас. Он добровольно пошел на смерть, чтобы спасти вас». Если бы не его любовь к ней, Лукас сейчас не был бы мертв. Она обязана была любить в нем сражающуюся человеческую душу, даже если не любила его как мужчину. Воля Третьего вынуждала ее сделать это; ее низшее Я было напугано, но ее высшее Я было полно любви, и она, познав высшее, должна была ему следовать.