Дэмономания
Шрифт:
— Позволь спросить тебя, — сказал Рэй. — Твоя дочка смотрит телевизор?
— Смотрела, во всяком случае. Только не мультики, не всякое там насилие. Образовательный канал.
Рэй кивнул так, словно подтвердились его опасения.
— И она ходила в местный детский сад?
— «Солнышко», — уточнил Майк.
— Куда водят своих детей самые прогрессивные родители.
— Ну да, наверное.
— Так. А чему прежде всего учат и по телевизору, и в этой школе? На что делают упор?
Майк никак не мог понять, к чему клонит Рэй (буквам и цифрам? Цветам и фигурам?).
— Детей учат воображать, —сказал Рэй. —
Он смотрел на Майка улыбаясь, не то участливо, не то иронично; Майк кивнул, хотя и не очень понимал, о чем речь.
— Мы хотим открыть их сознание пошире, не так ли? — продолжал Рэй. — Мы верим, что в мире воображения они становятся всемогущими. От какого слова происходит «имагинация»,воображение? «Магия»,ведь так? Мы учим детей думать, что они могут получить желаемое, мы заставляем их практиковаться в этомцелыми днями, то есть учим их первому постулату магии.
Майк заговорил было, он хотел разъяснений, он подумал обо всех этих детях, он верил (и полагал, что верят и Рэй, и все остальные) в возможность невозможного, по-детски верил, что, что… — но Рэй прервал его, окликнув по имени:
— Майк. Я скажу тебе, что меня беспокоит, и это не пустяк. Что ждет мечтателя, который верит в силу своего воображения? Задумайся над этим. Ведь в широко раскрытое сознание может войти существо, куда более сильное, чем человек. Прямо в сознание. Мы назовем это помешательством, дисфункцией или припадками, уж чего-чего, а ярлычков у нас хватает. Но мыто знаем, что это на самом деле. Так ведь.
Майк понял, что должен ответить на вопрос — или требование. Так ведь.Если он не распознает одержимость в собственной дочери, значит, не распознает ни в ком, а значит, он лгал себе, Рэю и Богу, когда говорил, что способен на это. И если Майк считает, что Рэй в силах помочь кому угодно, но не доверит ему свою дочь, — значит, он лжет.
— Да, — вымолвил он.
— Майк, мы боремся с магией две тысячи лет. Вспомни Симона Волхва {425} — а «волхв» значит «маг», — вспомни чародея, которому противостал Петр. Симон думал, что Слово Божие — это какое-то волшебство, и пытался купить его силу у Петра. Петр ответил, что оно не продается. История гласит {426} , что Симон считал себя воплощением Силы Божьей и всем показывал шлюху, которую подобрал в каком-то публичном доме и называл Затерянной Мудростью Господней. Многие верили. — Рэй от души хохотнул, сотрясая живот. — А как же. Вот же она, ну разве не прекрасна. Просто используйте воображение, ребята.
Петр — вот кого напоминал Рэй, большой, грубоватый, простой и честный; никакое зло не подкрадется к нему незамеченным. С ним надежно и спокойно.
— Тот парень еще думал, что умеет летать?
— Точно. Был у него такой фокус, которым он дурачил людей: заставлял их поверить, а потом и себя убедил, что умеет летать.
Майк вспомнил фильм, где маг в красном плаще взбирался на вершину своей башни, чтобы прыгнуть с нее, актер еще такой жутковатый, нос крючком. {427} Не это ли кино припомнил Рэй, назвав его историей?
— Чтобы Сэм победила,
Майк вырулил на дорогу к Дальним горам. Опять заморосило.
— Нужно, чтобы Сэм была с нами, — сказал Рэй, глядя прямо перед собой. — Чтобы отныне она была именно с нами. Мы приложим все силы и средства, чтобы помочь тебе в этом. Обещаю.
В домике Пирса Сэм подтащила к себе пластиковый рюкзачок. Не вылезая из-под грубого прокуренного одеяла, она повернулась на бок, открыла рюкзачок, сунула руку в его темные недра, порылась в своих одежках и дотянулась до стеклянного шара, который тайком взяла из дома. Коснулась его, а потом пальцы сомкнулись, словно тот сам заполз к ней в руку; холодный, круглый и бурый, он приветствовал ее: живое существо, сокрытое среди неживых. Даже Брауни на самом деле неживая. А он — еще как.
Она забрала этот шар из комода, стоявшего в аркадийской гостиной, потому что мама и папа собирались идти в суд, и могло так случиться (при ней помалкивали, но она сама себе так сказала и увидела в этом смысл), что она будет жить с отцом в другом доме, а она не хотела расставаться с шаром. Сэм вытянула его на свет, падавший из окна. Если наклонить голову в одну сторону, то блик света из окна в центре шара двигается в другую.
Куда они все делись? — недоумевала она. Может, из этих комнат в другие, которые отсюда не видны.
Она подумала о зеркальном отражении комнаты: насколько хватает глаз, очень похоже на здешнюю комнату, но что там дальше — непонятно; {428} в двери виден коридор, но он уходит далеко, и что с ним происходит, никто не скажет; может, на зазеркальной улице все не так, как у нас, а по-другому. А вдруг дом на самом деле не продолжается, а кончается, сворачивается, оказывается меньше, чем думалось, слишком маленьким для тебя, — и сужается, точно глотка.
Глава пятая
Джон Ди отложил в сторону кварцевый шар цвета кротовой шкурки, первый из камней, в которые прозирал Эдвард Келли, и последний, в который будет смотреть он сам. Ди завернул кристалл в шерсть, открыл обитый железом сундук, чтобы там спрятать, и обнаружил, что за время его отсутствия среди бумаг завелись мыши: четыре, нет, пять розовых малышей, меньше фаланги пальца, жались друг к другу в гнезде, сооруженном из загаженных рукописей. Бедные голыши. Ему надо решить, как жить теперь. Он выехал из Праги богачом, а в Англию приехал нищим, с женой и детьми на руках: голодные рты, которые он больше не мог кормить обещаниями духов.
Проехав герцогство за герцогством всю Германию на своей парусной карете — без лошадей, потому что он подарил прекрасную венгерскую упряжку ландграфу Гессенскому в обмен на право проезда по его земле — ночами главным образом, чтобы не беспокоить жителей, которых уже приучили бояться всего непонятного; дети спали, а паруса тихо похлопывали на укрощенном ветру, — доктор Ди остановился в Бремене. {429} Несколько месяцев жил там, платил за жилье, читал, писал и встречался со многими учеными докторами, среди которых был и Генрих Кунрат {430} , и всем говорил: да, творится новая эпоха, и создаваться она будет нашими силами, а не чьими-то еще; так, значит, пора готовить инструменты. Он раздавал все, что требовалось, все свое достояние, он позволял брать все, что казалось им полезным из его безделушек.