Демоны крови
Шрифт:
— Посейчас и девки к озеру спустятся — с котлами за водой, да посуду мыть-чистить… — на ходу проговорил Олекса. — Ну, тебе-то, батюшка-боярин, они ни в жисть не скажут, чего мне рассказали.
— Это почему это? — Ратников несколько обиженно обернулся.
Отрок улыбнулся, широко, весело, однако и лукаво тоже:
— А потому, господине, что я молод вельми… как они. А молодой с молодыми, известное дело, куда как легче сходится.
— Ишь ты, — стягивая с ног поршни, хмыкнул Михаил. — А ведь верно! Ну, рассказывай,
— Посейчас… окунусь токмо. Больно уж в лесу гнус зажрал.
Ох, и водичка была сейчас в озере. Парное молоко! И по цвету похожа, только, может, чуть серебристее… Ветерок задул, хороший такой, свежий. Поднял волнищу, заодно унес куда-то комаров да мошку.
Выкупавшись, Миша с Олексой уселись на бережку, за ивами — обсыхать.
— Ну? — Ратников скосил глаза. — Расскажешь ты уже?
— Так я и говорю… — парнишка смешно сморщил нос и, понизив голос, продолжал уже на полном серьезе: — Островок тот, на котором мы были, тут хорошо известен — его Проклятым зовут…
Ну, это Михаил и так знал!
— И не только потому, что в бурю много лодок тонет. Там еще и люди пропадают!
— Вот как? И много пропало?
— Да не так уж, — Олекса зябко поежился. — Но зато совсем недавно. Два здешних отрока и с ними девчонка из приживалок. Девчонку-то хозяйка особенно не искала, а вот отроков… мужики весь остров прошарили — и ничего!
— Откуда же известно, что они на острове-то пропали? Может, пошли купаться да утонули?
— Не! Они на остров тот и поплыли — за травой, там трава какая-то особенная, хорошо огурцы солить, добавишь в кадку — хорошо огурец получится — духмяный, хрустящий, такой, что…
— Ты не про огурцы, про пропавших рассказывай!
— Ага, — опомнился отрок. — Так вот, всех троих туда Анна-Лиза эта отправила, за травою…
— Ну, отправила — и что здесь такого? Кого еще за травой отправлять-то? Мужиков, что ли?
— Да, а допреж того, еще по весне как-то, своеземица здешняя отроков-робят да молодых юниц девок в замок водила. Там, в замке-то, им про Иисуса Христа толковали… Чудины-то многие не против, чтоб их дети крестились, одначе не все… А у них, у немцев, так положено, что, прежде того, чтоб христову веру принять, надобно о ней узнать хоть что-то. Ну, этим, язычникам…
Понятно. Анне-Лиизе в меру своих сил помогала католическим миссионерам крестить язычников. Что ж, не самое плохое дело! Юным эстам там все рассказывали, не силком тянули…
— Так, не понимаю — что в этом плохого-то? — рассердился Ратников. — Ты что, мне все здешние байки решил пересказать, неизвестно зачем?
— Не гневайся, боярин-батюшка! — Олекса сделал попытку упасть на колени, но Ратников сумел его удержать. — Там не все чисто, в замке-то… А ты же про замок тоже велел спрашивать.
— Так-так… — насторожился Миша. — Ну! Давай выкладывай, что там такого?
— В замке юнцам с юницами таинства объясняют…
— Ну, понятно…
— И руку, на сгиб локтя, колют иглой…
— Что?! Пытают, что ли?
— Да нет, — Олекса подал плечами. — Они говорят — не сильно-то и больно. Так, пощиплет чуть-чуть… А вообще — обращаются ласково, кормят…
Кормят… Ох, не понравилось почему-то Ратникову это в общем-то очень даже хорошее слово. Ему вообще все безличные слова не нравились: ну, в самом деле, что это значит — кормят? Конкретнее надо: кто кормит? На какие такие средства? Зачем, с какой целью?
— Ну кормят… и что?
— И все… Боле ничего не рассказывали. Токмо те, кого пытали эдак, потом и пропали… ну, на острове том.
— Так… — снова задумался Миша. — Послушай-ка, друг мой, а ты не мог бы хоть кого-нибудь, из этих, пытанных, привести, только побыстрее? Сам же говорил — служки как раз сейчас сюда заявятся — за водой горшки мыть.
— Да, придут… сами говорили.
— Ну, так давай, давай одевайся!
Вот так всегда… не подгонишь, так никто ничего как следует и не сделает ни за что! Олекса живенько оделся, убежал за кусты, к мосткам, оттуда как раз доносились голоса и девичий смех. А Миша в ожидании заходил по песку. Думал. Иглами пытают… зачем? Но, вообще, обращаются ласково… странно… А если… Нет! Это уж вряд ли, всяким домыслам есть и предел.
— Вот, привел, господине!
Олекса вывел из-за куста парнишку лет двенадцати, лопоухого, светлоглазого, с соломенными, смешно торчащими в разные стороны волосами и круглым веснушчатым лицом.
— Вот он… зовут Хейно.
— Здрав будь, Хейно. Тере!
— Тере… — мальчик сконфуженно улыбнулся и поковырял в носу.
— Ты в орденском замке был?
— Он не все слова понимает, боярин, — пришел на помощь Олекса. — Если хочешь, так я спрошу по-ихнему?
— Ну, спроси, спроси!
Юноша о чем-то заговорил с мальчишкой, не так, чтоб очень быстро, но, похоже, Хейно все понял. Что-то ответил… так, с явным страхом в глазах.
— Был он в замке. По весне еще. Их многих тогда водили. Ну, ребят некрещеных… того, конечно, чьи родичи не прочь, чтоб крестили.
— И всегда кололи иглой?
— Нет. Один раз только. Но всех.
— Спроси — кто колол? Монах? Кнехт? Рыцарь?
Олекса спросил… и выслушав ответ, усмехнулся:
— Он говорит, не кнехт это был и не рыцарь. Вроде похож на монаха — лицо бритое… но не монах. В маске — все лицо закрыто, одни глаза. Монах рядом стоял… даже двое. Эти улыбались, руку держали… подбадривали, дескать — Христос терпел и нам велел. Да и не больно им было… так, страшновато только. Так ведь один раз и было.
— А что родители на это сказали?
— Да ничего. А Анне-Лиизе сказал — значит, так Господу надо. Кто выдержал пытку иглой — за того Господь и заступится. Да не такая эта и пытка была, так, смех один.