Демоны луны
Шрифт:
С тех пор минуло семь лет. Никаких из ряда вон выходящих событий за это время в их семье не произошло, если не считать, что через три года после свадьбы Сидзуко скончалась ее мать, а еще через некоторое время г-н Коямада отправился по делам фирмы на два года за границу (по словам Сидзуко, вернулся он в конце позапрошлого года, а она все время, пока он отсутствовал, чтобы скрасить свое одиночество, брала уроки чайной церемонии, музыки и аранжировки цветов). Супруги хорошо ладили между собой и все эти годы были счастливы.
Г-н Коямада оказался весьма предприимчивым дельцом и за прошедшие семь лет сумел заметно приумножить свое состояние. Положение его в деловом мире было как никогда прочным.
— Стыдно признаться, но, выходя замуж за Коямаду, я утаила от него все, что касалось Хираты.
— От стыда и затаенной печали Сидзуко потупила взор. В ее глазах под длинными ресницами блеснули слезы. Тихим голосом она продолжала: — Услышав как-то фамилию Хираты, муж что-то заподозрил, я же на все его расспросы отвечала, что никакого другого мужчины, кроме него, не знала. Одним словом, я скрыла от него правду и скрываю ее по сей день. Чем больше Коямада подозревает меня, тем искуснее мне приходится
С этими словами Сидзуко протянула мне несколько писем Хираты. Эти письма были отданы мне на хранение и по сей день находятся у меня. Приведу первое из них, поскольку его содержание как нельзя лучше вписывается в мой рассказ.
Сидзуко-сан, [24] наконец-то я отыскал тебя. Ты, конечно, меня не заметила, но я, случайно встретив тебя, пошел следом за тобой и узнал, где ты живешь. Узнал и твою теперешнюю фамилию — Коямада.
Надеюсь, ты не забыла Итиро Хирату, того самого человека, который стал тебе столь ненавистен?
Тебе, бессердечная, не понять, как я страдал, когда ты меня отвергла. Сколько раз среди ночи бродил я вокруг твоего дома, не в силах унять душевную муку. Но чем сильнее становилась моя страсть, тем больше ты охладевала ко мне. Избегала меня, боялась меня и в конце концов меня возненавидела.
Можешь ли ты понять страдальца, которого ненавидит любимый им человек? Нет нужды объяснять, что со временем мои страдания перешли в обиду, обида переросла в ненависть, а ненависть, окрепнув, породила во мне желание мстить.
Когда ты, воспользовавшись благоприятно для тебя сложившимися семейными обстоятельствами, скрылась от меня, точно беглянка, без единого слова прощания, я в течение нескольких дней не выходил из своей комнаты, не притрагивался к еде. Тогда-то я и поклялся тебе отомстить.
Но я не знал, где тебя искать. Скрываясь от кредиторов, твой отец никому не сказал, куда вы переезжаете. Я не знал, когда мне доведется тебя встретить. Но я точно знал, что впереди у меня целая жизнь, и был уверен, что когда-нибудь в этой жизни тебя встречу.
Я был беден. Мне приходилось самому добывать себе средства к существованию. И по этой причине я долго не мог начать поиски. Прошел год, потом два, дни летели со скоростью выпущенных из лука стрел, и все время я был вынужден бороться с нуждой. Уставая от этой постоянной борьбы, я, сам того не желая, забывал о нанесенной мне обиде. Все мои помыслы были направлены на то, чтобы заработать себе на пропитание.
Но вот года три назад мне неожиданно повезло. На пределе отчаяния от неудач, которые я терпел во всем, за что ни брался, я попробовал ради развлечения написать повесть. На этом поприще мне улыбнулась удача, и я занялся литературным трудом.
Ты, как прежде, наверное, много читаешь, и я полагаю, тебе известно имя автора детективных рассказов Сюндэя Оэ. Правда, вот уже год, как он ничего не пишет, но его имя, должно быть, еще не забыто. Так вот, Сюндэй Оэ — это я.
Быть может, ты думаешь, что в погоне за дешевой славой писателя я забыл о своей обиде. О нет! Свою первую жестокую повесть я смог написать только потому, что сердце мое было исполнено ненависти. Если бы мои читатели хотя бы на миг представили себе, что подозрительность, одержимость злом и жестокость, пронизывающие эту повесть, суть не что иное, как порождение не покидающей меня жажды мести, они содрогнулись бы от ужаса.
Сидзуко-сан, как только я обрел материальное благополучие и уверенность в завтрашнем дне, я принялся — в той мере, в какой мне это позволяли средства и время, — разыскивать тебя. Разумеется, я делал это не потому, что питал бессмысленную надежду вернуть себе твою любовь. У меня уже есть жена, с которой я связал себя формально, для того лишь, чтобы избавиться от житейских хлопот. Однако для меня возлюбленная и жена отнюдь не одно и то же. Женившись, я не забыл обиды на презревшую меня возлюбленную.
И вот, Сидзуко-сан, я нашел тебя.
Меня бьет радостная дрожь. Пришло время исполнить желание, которое я лелеял долгие годы. Все это время я перебирал в уме различные способы мести, испытывая при этом радость, подобную той, какая охватила меня, когда я находил острые сюжеты для своих произведений. И вот наконец я придумал такой способ мщения, который не только причинит тебе невыносимое страдание, но и повергнет тебя в неописуемый ужас. Представь себе, какой восторг я испытываю от одной мысли об этом! Даже если ты решишь обратиться в полицию, тебе не удастся помешать осуществлению моего плана. Я предусмотрел все.
Около года назад газеты и журналы сообщили о моем исчезновении. Оно не имело никакого отношения к моему плану мщения. Причина моего бегства — склонность к мизантропии и пристрастие к таинственности. Однако теперь это обстоятельство играет мне на руку. Я укроюсь от людей еще более тщательно и затем не спеша приступлю к осуществлению своего плана.
Конечно же, тебе не терпится узнать, в чем состоит мой план. Сейчас я не могу раскрыть его тебе полностью. Ведь наилучший результат будет достигнут тогда, когда ужас охватит тебя внезапно.
Впрочем, если ты настаиваешь, я слегка приподниму завесу тайны над некоторыми деталями. Хочешь, я перечислю до мельчайших подробностей все, что ты делала у себя дома четыре дня назад, вечером тридцать первого января?
С 17 до 19.30 ты читала книгу, сидя за маленьким столиком в комнате, которая в вашем доме отведена под спальню. Книга, которую ты читала, была сборником рассказов Рюро Хироцу под названием «Странные глаза». Прочла ты лишь первый рассказ.
В 19.30 ты велела прислуге приготовить чай и до 19.40 выпила три чашки чая и съела две вафли с начинкой от «Фугэцу».
В 19.40 ты пошла в уборную и спустя пять минут вернулась к себе. До 21.00 ты занималась вязаньем и о чем-то думала.
В 21.10 пришел твой муж. С 21.30 до начала одиннадцатого вы беседовали с мужем, попивая вино. Муж налил тебе полбокала. Поднеся вино к губам, ты заметила в бокале кусочек пробки и извлекла его оттуда пальцами. Сразу после трапезы ты приказала прислуге постелить постели.
До 23.00 вы с мужем не спали. Когда ты улеглась в свою постель, ваши стенные часы (кстати сказать, они отстают) пробили ровно одиннадцать.
Не охватывает ли тебя ужас при чтении этих записей, точных, как железнодорожное расписание?
Мститель.
Ночь под 3-е февраля.
24
Сан — господин, госпожа (яп.). Форма вежливого обращения.
— Я и прежде знала писателя Сюндэя Оэ, — пояснила Сидзуко, — но мне и в голову не приходило, что это псевдоним Итиро Хираты.
По правде говоря, и среди нас, писателей, вряд ли кто знал подлинное имя Сюндэя Оэ. И я, наверное, никогда ничего не узнал бы о нем, если бы не мой приятель Хонда, который часто наведывался ко мне и время от времени рассказывал кое-что о Сюндэе. Вот ведь до чего можно сторониться людей и презирать общество!
Помимо процитированного мною письма Сидзуко получила от Хираты еще три. Они мало чем отличались друг от друга (хотя всякий раз были почему-то отправлены из разных мест): в каждом из них после отчаянных проклятий и угроз следовало детальное изложение всех событий того или иного вечера в жизни Сидзуко с точным указанием времени. Особенно это касалось секретов ее спальни — все самые тайные, самые интимные подробности в поведении Сидзуко представали в нарочито обнаженном виде. С хладнокровным бесстыдством описывал Хирата все телодвижения, упоминал о произносимых словах, при чтении его писем к лицу невольно приливала краска стыда.
Нетрудно было представить себе, какого смущения, какой боли стоило Сидзуко показать эти письма постороннему человеку. Следовательно, только крайние обстоятельства заставили ее превозмочь себя и рискнуть обратиться ко мне за советом. С одной стороны, ее появление в моем доме доказывало, что Сидзуко больше всего на свете боится, как бы ее мужу не стала известна тайна ее прошлого, а именно — что она лишилась девственности еще до замужества. С другой стороны, я усматривал в этом по-настоящему глубокое доверие ко мне.
— У меня нет родных, если не считать родственников со стороны мужа, — продолжала Сидзуко. — Да и среди знакомых нет человека достаточно близкого, чтобы я могла ему довериться. Извините меня за бесцеремонное обращение к вам, просто я решила, что лишь у вас я найду сочувствие, лишь вы сможете подсказать, как мне поступить в сложившейся ситуации. — От одного сознания, что эта прекрасная женщина видит во мне опору, сердце у меня радостно забилось.
Разумеется, Сидзуко имела все основания обратиться за советом именно ко мне. Во-первых, я, как и Сюндэй Оэ, занимаюсь сочинительством детективных произведений; кроме того, насколько можно судить по моим книгам, я отличаюсь ярко выраженной способностью к логическому мышлению. И все-таки, если бы она не питала ко мне столь безграничного доверия и благосклонности, она вряд ли избрала бы меня своим советчиком.
Понятное дело, я обещал Сидзуко сделать все возможное, чтобы помочь ей. Что касается детальной осведомленности Сюндэя Оэ о жизни Сидзуко, мне не оставалось ничего, кроме как предположить, что либо он подкупил кого-нибудь из прислуги Коямады, либо сам проник в их дом и из какого-нибудь укромного места наблюдал за Сидзуко. Судя по его письмам, Сюндэй был способен на любую подлость, на любое безрассудство.
Я спросил Сидзуко, что она думает по этому поводу, и немало удивился, когда она сказала, что мои предположения беспочвенны. По ее словам, вся прислуга живет в их доме с незапамятных времен и искренне им предана. К тому же ворота их дома всегда закрыты на замок, так как муж Сидзуко — человек осмотрительный. Но если бы, паче чаяния, кто-нибудь и сумел пробраться в дом, он не смог бы проникнуть в их спальню, которая находится в глубине дома, не попавшись при этом на глаза прислуге.
И все-таки, по правде говоря, я тогда недооценил возможностей Сюндэя Оэ. Ну что может сделать этот человек, ведь он всего-навсего писатель? — думал я. Мне казалось, что самое большее, на что он способен, — это запугивать Сидзуко письмами, ведь сочинительство — его конек. Оставалось, правда, загадкой, каким образом ему удавалось добывать мельчайшие подробности о жизни Сидзуко, но и это я легкомысленно отнес на счет его пронырливости: по-видимому, он просто-напросто расспросил кого-то из окружения Сидзуко и таким образом без особого труда добыл нужные ему сведения. С помощью этих доводов я попытался успокоить Сидзуко, твердо пообещав ей, ибо это было выгодно и мне самому, разыскать Сюндэя Оэ и по возможности уговорить его прекратить эту глупую игру. На том мы с Сидзуко и расстались.
Во время нашего разговора я не столько акцентировал внимание на угрожающих письмах Сюндэя, сколько пытался в самых ласковых выражениях, на какие был способен, успокоить Сидзуко. Наверное, потому что последнее мне было делать куда приятнее.
Прощаясь с Сидзуко, я сказал:
— Думаю, что вам не следует рассказывать об этом супругу. Обстоятельства не настолько серьезны, чтобы вынудить вас пожертвовать вашей тайной. — Глупец, я стремился растянуть удовольствие от посвященности в тайну, которая была скрыта даже от ее мужа.
Однако я всерьез решил сдержать данное Сидзуко обещание и разыскать Сюндэя. Я и прежде испытывал неприязнь к этому человеку, который во всех отношениях был диаметральной противоположностью мне. Писатель, гордящийся своей популярностью у таких же ущербных, как и он сам, читателей, которых развлекают хитросплетенные сюжеты, замешанные на интригах ревнивой, подозрительной и погрязшей в пороках женщины, невольно вызывал во мне раздражение. Я даже подумывал, что, если мне удастся разоблачить коварные происки Сюндэя, я смогу представить его перед всеми в весьма невыгодном свете. Однако тогда мне и в голову не приходило, что поиски Сюндэя Оэ окажутся столь трудным делом.