День да ночь
Шрифт:
Я стою, думаю: "Надо командиру доложить, машину передать. Если я сейчас в полк не явлюсь, меня как дезертира искать станут". Но только я открыл рот, чтобы сказать ему об этом, он в мою сторону двинулся. А мужик здоровенный, под два метра и кулаки, раза в три больше моих.
– Чего стоишь, саботажник? Мать твою перемать! Газету кто будет делать? Пушкин?! Подрываешь политработу! Бегом в редакцию!
– и идет на меня.
Так он, чувствую, испереживался за свою газету, что хоть и политработник, а может врезать. Какие у него кулачища, я уже вам говорил. Выскочил я из политотдела, и одно у меня желание - бежать в полк, на самоходку
Но не побежал в полк. Честно говоря, побоялся, что полковник в окно увидит. А он, понял я, такой, что может догнать и накостылять.
Ладно, пошел искать редакцию. Она в домике рядом оказалась. Захожу, комната большая, несколько столов. За одним майор сидит в очках, курит громадную самокрутку - дым столбом, и что-то быстро пишет.
Я докладываю, что прибыл младший сержант Бабочкин для дальнейшего прохождения службы. Он головы не поднял, только рукой махнул: подожди, мол, не мешай. И пальцем в сторону стула тычет, чтобы я сел и ждал, пока он освободится. Я садиться не стал. Кто его знает, может, и этот орать станет? Майор, имеет полное право. А мне это ни к чему.
Он все пишет и пишет. Дописал до какого-то нужного ему места, очки снял и поднял голову. Вприщур осмотрел меня. Встал, вышел из-за стола, руку протянул.
– Пушкин, - говорит.
Я, по правде сказать, немного растерялся. Что они все про Пушкина? Дался им этот Пушкин. А он на меня смотрит как-то грустно.
– Ты, - спрашивает, - из Политотдела пришел?
– Точно, - отвечаю.
– Из Политотдела, и прямо сюда.
– Заметно, - говорит.
– По твоему виду заметно, что в Политотделе побывал. Гневается наш Громовержец, а мы никак не можем газету выпустить. Кадров нет. На прошлой неделе два корреспондента погибли. Их за делом посылаешь, а они под пули лезут... А я, учти, все-таки Пушкин. К великому поэту никакого отношения не имею. Редактор газеты майор Пушкин.
Я молчу. Потому что и вправду, оказывается, газету Пушкин делает. Что тут скажешь... И махорку смолит, как тот ездовой, вроде нас, грешных. Мне его даже жалко стало. А у меня как раз в кисете остатки легкого табака, закрутки на две.
– Возьмите, - даю ему кисет.
– Этот помягче будет.
Взял он у меня кисет, раскрыл, понюхал табак и вернул.
– Я, - говорит, - Бабочкин, спать смертельно хочу. А спать нельзя, работы много. Меня махорка спасает. Такую искуришь - и час продержаться можно. А с твоим табаком я на второй затяжке усну. Студент?
– Два курса факультета журналистики закончил.
– Ясно, - говорит, - значит ничего не умеешь. Это, может быть, и хорошо. Во всяком случае не испорчен. А в газете работать не приходилось?
– Работал в районной газете, но всего полгода.
– Это уже лучше. Значит кое-чего соображаешь. Ты уж извини, только долго мне с тобой говорить некогда. А учить без толку. Если в тебе изюминка есть, сам научишься. Ты наши подшивки полистай, почитай. Как там написано, так и ты пиши. Ничего хитрого. А по-другому получится, тоже не беда. Может быть, даже лучше. Ночь тебе на это. Вполне достаточно. Утром отправишься к танкоистребителям. Очень нужный материал там есть...
Рассказал, как вас найти, и дал сутки на все: на дорогу и подготовку статьи. Завтра утром вернуться надо. Попробую написать. Сам Пушкин велел. Хоть и не имеет он никакого
– Напишете, - заверил его Лихачев.
– И на журналиста учились, и повоевали... Везде у вас опыт есть, так что напишете. А бой был таким, что как напечатаете, вам сразу лейтенанта дадут. Про такое еще ни в одной газете не писали.
– Ты что, газеты читаешь?
– поинтересовался Бабочкин.
– Газеты мы здесь не читаем. Наверно подписаться надо было, а мы как-то не сообразили, - признался Лихачев.
– И с доставкой плохо. А раньше читали. Иногда.
– Редактор этот правда Пушкин, не загибаешь?
– спросил Опарин.
– Зачем мне загибать, какая мне от этого выгода?
– вопросом на вопрос ответил Бабочкин.
– И говорит, что не родственник?
– Отказывается. А вообще - Пушкин у нас из африканцев, кудрявый. А этот не похож. Просто интересное совпадение фамилий.
– Это что, один Пушкин и другой Пушкин, ничего особенного. А иногда так совпадает, что закачаешься, - Дрозду тоже захотелось рассказать.
– У нас в запасном полку командиром роты был старший лейтенант Рябокобылко, а командиром взвода в другой, правда, роте - лейтенант Белоконь. Так начальник штаба их все время дежурить вместе назначал. Одного дежурным по части, другого дежурным по штабу. Офицеры, которым делать нечего, всегда в такие дни с утра возле штаба собирались, вроде бы за делом. Придет командир, дежурный докладывает: "За время дежурства происшествий не произошло. Дежурный по части старший лейтенант Рябокобылко!" И делает шаг в сторону. Тут выскакивает лейтенант: "Дежурный по штабу лейтенант Белоконь!" Все удовольствие получают, потихоньку ржут. Майор делает вид, что ничего не заметил, но тоже улыбается. Они сколько раз к начальнику штаба ходили, просиди, чтобы он их вместе дежурить не назначал. А он говорит: "Так я же не нарочно. У меня график. Так подскакивает".
Неплохо, - оценил Бабочкин.
– Рябокобылко и Белоконь.
– Они что, родственники?
– спросил Лихачев.
– Ну, ты, Лихачев, даешь! Какие они могут быть родственники, если у них фамилии разные, - снисходительно объяснил Дрозд.
– Не совсем разные. Вполне могли и родственниками быть. Может, двоюродные братья, а?
– Ты все шутишь, - почти обиделся Дрозд.
– А я правду рассказываю. И это еще не все. К нам потом заместителя по строевой прислали, капитана. Так он оказался Сивоконем. Я потом слышал, как начальник штаба жаловался: "Никак, - говорит, эту тройку в одну тачанку запрячь не могу. Но нельзя же трех таких лошадей в одном полку держать и удовольствие от этого не получать".
– Ты откуда знаешь, что начальник штаба говорил?
– не поверил Опарин Дрозду.
– Слышал. У нас штаб в длинном одноэтажном доме помещался, барак старый. Коридор, и вдоль коридора комнаты. Командир полка никому не разрешал двери закрывать, кроме замполита. И особист, конечно. Свою закрывал, а остальным не разрешал.
– Это зачем?
– поинтересовался Бабочкин.
– Чтобы знать, чем люди занимаются и чем говорят. Он за день раз шесть по коридору пробежится и мимоходом во все комнаты заглянет. Ходил майор быстро, тихо и появлялся всегда неожиданно. Всегда мог услышать, о чем люди говорят, и увидеть, что делают. Если где чего не так, сразу стружку снимал. А кабинет начальника штаба как раз против канцелярии, где я сидел. Все слышно.