День да ночь

Исхизов Михаил Давыдович

Эти его слова были для Кречетова последним доводом. Потому что действительно, может, ребятам повезет и сумеют они уползти. А скольких недосчитаются солдаты, обороняющие плацдарм, когда на них навалятся танки и автоматчики... Хорошо, если можно будет утром половину поставить в строй. Всем будет тяжело: и этим и тем. А фугасы, если затея удастся, принесут большую пользу.

– Хорошо, - согласился он. И решил: - Сорок метров. Траншеи протянуть так, чтобы подрывники смогли по ним отойти. Всех людей, сколько есть, поднять и за лопаты.

– Сейчас и

заложим фугасы, - предложил Хаустов.

– Может, сначала пристреляться?
– спросил Кречетов.
– А фугасы потом.

Лейтенанта Хаустова, командира батареи, в жар бросило от этого "пристреляться". Он даже почувствовал, что уши у него вспыхнули. Малиновыми у него в таких случаях становились уши.

"Как же это получается?
– с недоумением подумал он.
– Это я должен был сказать, что надо прежде всего пристреляться. Во всех конспектах записано. Какой я командир батареи, если не знаю, что нужно делать при подготовке к стрельбе!
– казнился он.
– А пехота знает. Позор".

Уши Хаустова постепенно приняли естественный цвет, а выступившие на лбу мелкие капельки пота он стер рукой.

– Да, да, конечно, - суетливо закивал он.
– Непременно надо пристреляться. Именно это я и имел в виду. Сейчас займемся.

– Пристреливайтесь, - Кречетов как будто не заметил промаха комбата.
– Пристреливайтесь. Потом заложим фугасы и доделаем окопы.

Пока шли к орудию, Хаустов инструктировал Ракитина.

– Пошли солдат репер поставить. И пусть нацепят на него что-нибудь красное или белое. Расстояние все-таки большое, белое и красное лучше видно...

Он понимал, что каждое его слово услышит Кречетов, да и Афонин с Воробейчиком. "Пусть слушают. Пусть убедятся, что Хаустов прекрасно знает все правила подготовки батареи к бою".

Лейтенант подробно объяснил Ракитину, как ставить репер, как следует пристреливать орудие и все остальное. Очень подробно и очень доходчиво. Чтобы даже и не артиллеристу все было понятно.

На позициях нашли длинную жердь, что осталась после сооружения КП. Для "маячка" пригодилась портянка. Чистая, новая, совершенно белая. Ее реквизировали у Дрозда.

Стреляли четко, как на учениях. Каждое орудие накрыло цель после второго-третьего выстрела.

– Записать прицел!
– отдал команду Хаустов. И добавил: - Зафиксировать прицел в данном положении!

Потом заложили фугасы, один метрах в пятидесяти от другого, и стали рыть длинные, но неглубокие траншейки. Справа от дороги, и слева. Воробейчик и Афонин исползали свои сорок метров от траншейки до дороги, проверили, нет ли каких-нибудь сучков-корешков, за которые может зацепиться провод.

Вроде бы все, что можно, для обороны плацдарма сделали...

НОЧЬ

Брился старший лейтенант Кречетов неторопливо и тщательно. Не любил, когда что-нибудь делали абы как, и себе не позволял. Потом умылся горячей водой. Такой, что кожу обжигало. А одеколон не употребил. Принципиально. Считал запах одеколона создаст что-то вроде границы, которая может отделить его от

солдат. Вообще-то, он был уверен, что командир должен выделяться. Но не запахом. Выправкой - да. И подтянутостью, аккуратностью. Ходить легко, соображать быстро, стрелять метко. Короче - обладать такими качествами, которые помогали бы служить солдату примером и заставляли солдата тянуться за командиром. Командир всегда должен быть чисто выбритым. А перед боем, тем более.

Считал немаловажным и то, что подавал этим пример подчиненным. Так оно и получилось. Стоило старшему лейтенанту намылить лицо, как солдаты, у которых было что брить, стали греть воду и наводить бритвы.

– Послушай, Воробейчик, - Кречетов с удовольствием провел пальцами по теплому, гладкому подбородку, - доложи-ка, как у нас с харчами.

Воробейчик несколько смутился, потому что с харчами было не очень, а докладывать такое он не любил.

– В спешке собирались, - стал он оправдываться, - так что не особенно... Пообедали уже. И артиллеристов накормили. А на них не рассчитывали. Ужином их тоже кормить будем?

– Ты как думаешь?
– прищурился Кречетов.

Воробейчику не нравилось, когда старший лейтенант щурился. Вообще всем, кто знал Кречетова, не нравилось, когда он щурился.

– Думаю, надо, - быстро нашел правильный ответ Воробейчик.
– На ужин и на завтрак хватит, если экономненько.

– А если не экономненько?

– Тогда только на ужин.

– Подходит. Выдай все, что есть. Надо накормить людей как следует.

Кречетов понимал, что бой их ожидает тяжелый. Всегда нелегко, если у врага преимущество в силе, а у самого - ни резервов, ни возможности маневрировать. Но он сейчас не думал о том, сколь велики будут потери. Нельзя командиру думать о таком перед боем. Прикидывал, как лучше подготовиться, старался учесть каждую мелочь. Одной из таких важных мелочей был ужин.

– Все выдай, - повторил он.
– И компоты, говорят, у тебя там какие-то заграничные завалялись. Все выдай.

– На завтрак не оставлять?

– Я что, непонятно сказал?

– Понятно, товарищ старший лейтенант. Все выдадим. И компот.

– Действуй!

Воробейчик действовать не поторопился. Раз старший лейтенант поставил вопрос так, чтобы выдать все и даже заграничный компот, то и он решил проявить щедрость.

– Товарищ старший лейтенант, - начал он издалека, - ночи сейчас холодные, а разжигать костры нельзя.

– Что предлагаешь?
– Кречетов достаточно хорошо знал Воробейчика, чтобы догадаться, что тот собирается предложить.

– Тут у нас оказалось немного "горючего". Совершенно случайно.

– Откуда у тебя это добро?
– вопрос Кречетова прозвучал довольно наивно.

– На прошлой неделе ехали наши и на дороге нашли. В разбитой машине целый ящик лежал, - почти правдоподобно объяснил происхождение "горючего" Воробейчик.

Кречетова такое объяснение не устроило.

– Бедная у тебя фантазия, Воробейчик, - с явным сожалением сообщил он.