День гнева (Недобрый день)
Шрифт:
— Госпожа… матушка… не бойся. Мы друзья. Друзья. Мы пришли на помощь.
Вопль задохнулся в сдавленном вскрике. Они услышали ее учащенное, со всхлипом дыханье, когда, расширив глаза, старуха пыталась разглядеть в темноте мужские силуэты.
Медленно они сделали несколько шагов вперед.
— Успокойся, матушка, — повторил Бедуир. — Мы посланы королем…
— Каким королем? Кто вы?
Она задыхалась, голос ее дрожал, но теперь от измученности и горя, но не от страха. Бедуир обратился к ней на местном наречьи, и она отвечала ему на нем же. Акцент у нее был более явный, чем у Бедуира, но язык Малой Британии походил на тот, на каком говорили в остальных королевствах,
— Я Бедуир Бенойкский, а это Мордред, сын короля Артура. Мы люди короля, разыскиваем госпожу Елену. Она была здесь? Ты была с ней?
Пока Бедуир говорил, Мордред нагнулся и подобрал горсть иголок и несколько щепок, которые и бросил на угли. Угли затрещали, пламя схватилось, и костер разгорелся вновь. Поднялись красноватые язычки пламени, свет которых позволил им получше разглядеть незнакомку.
Женщина была хорошо, хотя и незатейливо одета, и лет ей было, верно, под шестьдесят. Одежда ее была порвана и запачкана, словно бы в какой-то борьбе. На ее запыленном лице, на котором слезы проложили дорожки, проступали темные синяки и кровоподтеки, а губы потрескались и на них запеклась черная в свете звезд кровь.
— Вы опоздали.
— Куда он делся? Куда он ее увез?
— Ей уже не поможешь, я говорю о принцессе Елене. Она указала на обвалившуюся груду камней. Оба рыцаря поглядели в ту сторону. Теперь в свете разгоревшегося костра можно было разглядеть, что кто-то переворошил наносы сосновых иголок. С гробницы были сброшены вниз камни поменьше и засыпаны сверху покровом иголок.
— Это все, что я смогла сделать, — сказала женщина.
Она протянула им дрожавшие руки. Мужчины глядели на них, потрясенные ужасом и жалостью. Эти руки были исцарапаны, окровавлены и разбиты.
Два рыцаря отошли к древней гробнице, возле которой лежало тело. Укрыто оно было не слишком надежно. Из-под россыпи камней и иголок глядело девичье лицо, измазанное землей и искаженное агонией. Веки принцессы были смежены, но рот оставался полуоткрыт и голова кренилась под страшным углом от шеи со следами удушения.
С нежностью, какой Мордред даже не подозревал в нем, Бедуир пробормотал себе под нос:
— У нее милое красивое лицо. Упокой ее, Господи, — а потом, повернувшись, обратился к женщине: — Не убивайся, матушка. Она отправится домой к своим родным и будет погребена по-королевски в мире со своими богами. А этот подлый негодяй будет предан смерти и отправится к своим богам, что станет ему справедливой карой.
Отвязав с пояса флягу, он опустился возле женщины на колени и поднес флягу к ее губам. Она отпила, вздохнула и некоторое время спустя немного успокоилась. Вскоре она уже смогла рассказать им о случившемся.
Она не знала, кем был похититель. Он не был, как, к немалому их облегченью, подтвердила она, иноземцем. Он обронил всего несколько слов, и по большей части это была ругань, но в них и в речах его последователей безошибочно слышался говор Малой Британии. Рассказы о “великане” не слишком отклонились от истины; этот человек был огромен: высок ростом и широк в плечах и в поясе, силен и громогласен, и смех его был раскатист и громок. Он вырвался, как бык, из укрытия с тремя своими подельниками — те одеты были в лохмотья, словно обычные воры — и собственными руками зарубил четырех стражников из свиты принцессы, пока те не успели оправиться от неожиданности. Оставшиеся трое сражались храбро, но все были убиты. Ее и принцессу разбойники утащили с собой, фрейлину Елены (“Несчастное созданье, она так вопила и причитала, что на месте этих зверей я зарубила б ее там же”, — язвительно добавила
— Они привезли нас на это место, к самому краю воды. Было еще темно, и потому трудно разобрать дорогу. Один из них остался с лошадьми на берегу, а остальные сели на весла и перевезли нас сюда. Моя госпожа была почитай что в беспамятстве, и я пыталась поддержать ее. Ни о чем другом я и не думала. Бежать мы не могли. Здоровяк отнес ее по камням прямо сюда, на вершину. Остальные двое втащили б следом и меня, но я вырвалась и побежала, а они, увидев, что я не намерена покидать мою госпожу, оставили меня в покое.
Закашлявшись, она облизнула растрескавшиеся губы. Бедуир вновь протянул ей флягу, но она только покачала головой и вскорости возобновила свой печальный рассказ:
— Об остальном я говорить не могу, но вы догадаетесь и сами. Его приятели держали меня, пока… пока он — чудовище — чинил над ней насилие. Она никогда не была крепкой телом. Красивая девочка, но всегда такая бледная и часто болела холодными зимами.
Умолкнув опять, она склонила голову, сцепила пальцы так, что побелели костяшки.
Несколько минут спустя Бедуир мягко спросил:
— Он убил ее?
— Да. Или скорее то, что он сотворил над ней, убило ее. Она умерла. Он выругался и оставил ее лежать там под камнями, а потом вернулся за мной. Кричать я не могла — они зажали мне рот своими вонючими руками, — но теперь я боялась, что и меня они тоже убьют. Что до того, что они совершили… Я едва думала… Я видела уже шестидесятую свою зиму, а в такие года… Не буду об этом больше. Что сделано, то сделано, а теперь вы здесь и вы зарубите это чудовище, пока он отсыпается, удовлетворив свою похоть.
— Госпожа, — убеждая, проговорил Бедуир, — он умрет этой ночью, коли будет найден. Куда они поехали?
— Этого я не знаю. Они говорили об острове и о башне. Вот и все, что я могу вам сказать. У них и мысли не было о погоне, иначе они убили б и меня. Или, может, у таких, как они, тварей вообще не бывает мыслей. Они швырнули меня возле тела моей госпожи и оставили на островке. Некоторое время спустя я услышала стук копыт. Думаю, они направились к берегу моря. Когда я нашла в себе силы пошевелиться, я, как могла, похоронила мою госпожу. Я нашла тайник среди камней, в котором кто-то, наверное, рыбаки, оставил кремень и железный прут, и развела костер. Если б я не сумела этого сделать, то, верно, уже умерла бы. Здесь нет ни еды, ни свежей воды, а плавать я не умею. Если бы они увидели костер и вернулись, что ж, думаю, я бы умерла немного скорее. — Она подняла голову. — Но вы — двое молодых людей — против этого чудовища и его подельников… Нет, нет, вы не должны разыскивать его сами. Возьмите меня с собой, молю вас, но не разыскивайте его. Я не желаю больше смертей. Отвезите мой рассказ королю Хоелю, и он…
— Госпожа, мы прибыли от короля Хоеля. Нас послали отыскать тебя и твою госпожу и покарать похитителей. Не бойся за нас; я Бедуир Бенойкский, а это Мордред, сын короля Артура Британского.
Она в упор глядела на них в тускневшем свете костра. Было очевидно, что в первый раз она не расслышала их слов или не поняла их. Едва веря своим ушам, она повторила:
— Бедуир Бенойкский? Сам? Артур Британский?
— Артур здесь неподалеку, и с ним полк его всадников. Король Хоель занемог, но он послал на поиски нас. Пойдем со мной, госпожа. Наш челнок мал и не слишком прочен, но если ты пойдешь с нами нынче, мы вернемся потом и отвезем твою госпожу домой, чтобы предать ее тело земле достойным образом.