Шрифт:
Алешку не любили. Это он знал точно. За что? С этим уже было сложнее. Не мог он сказать — за что. Вроде — не лучше и не хуже других. Умом не блещет, конечно, но излишней тупостью тоже не отличается. Со стороны поглядеть — тоже ничего. Не урод, наоборот даже. Может, характер не такой? Что ж, может, и так. Хотя судить о своем собственном характере… Это, знаете ли, как-то трудновато. О других — пожалуйста. Макар, например, — жлоб, курильщик, матершинник и прочее. С этим все ясно. Усова — развязная, наглая. Леня Агеев — избалованный, нюня и хвастун. Надька — дура, хотя и строит из себя… А на уме — пацаны одни. Кто еще… Пашка? С этим труднее разобраться. Зануда, конечно, ворчун. Но… Но он единственный из 8Г считает
Малек… Хотя не малек он, конечно, а Лелик. Впрочем, разница небольшая: Малек — Лелик — Лялик — Лялечка… Мелкий, в общем, ребеночек, всерьез которого принимать не стоит. Умеют ведь люди… Гордое, царское имя — Алексей — защитник — превратить в… Лелика. «Люблю издеваться над Леликом…» — это Даня Ильин так написал. В сочинении. Гаденыш он, Даня этот. Сначала от Макара больше всех ревел, а теперь — нашел друга… Трус он просто, и все. Лучше уж с Макаром, чем против него. Спокойнее… Нет, Алешка на такое не пойдет. Правда, терпеть от Макара — тоже какая радость? Да уж потерпит. А если что… Нет, не надо такого… Тогда-то ладно, маленький был, пятый класс. Хотя до сих пор стыдно. Разревелся, за отцом побежал. А тот переусердствовал, полшколы разнес, Макара воспитывая. Не воспитал, конечно. Впрочем, кто его только не воспитывал! Недавно даже девчонки взялись, сознательность обрели! Сорок минут выступали, Надька, конечно, всех больше. Ну и что? Сами же потом и вешаются на него. Надька первая. Он сунет им жвачку — они и довольны. Правда, жвачку — это раньше было. Сейчас подарки посерьезней стали. Следовательно, и денег больше надо. А где взять? Не машины ведь мыть. Есть и попроще способы. Пришлось однажды и Алешке стянуть у матери приличную сумму. Но больше — фиг ему. Рваной сотни не дождется. Перебьется. Вернее, перебьются. Девчонки. Без его подарков. Глядишь, и сердечек меньше на День святого Валентина получит. А то наделают, дурочки, разноцветных, разрисуют цветочками, да еще подпишут: «Макару от…» — или нет: «Дорогому Макару от Н.П.» или «от Л.Р.» Зашифровались, называется. Стыдно что ли имя написать? Или любимый и так догадается? А он потом будет кулаком в грудь себя бить: дескать, я самый крутой, меня больше всех любят. А че любят-то, спрашивается? Понятно что. Когда медляк включат на дискотеке — он и прижать, и потискать может (не то, что какой-то там Лелик, который сидит в уголочке), а им только это и надо! О морали рассуждать у них лишь в сочинениях здорово получается. Макар и сам сердечек наделает. Хотя нет. Руки у него известно, откуда растут. Заставит кого-нибудь. А этим дурам что? Им все равно. Главное — что их любят. Пусть хоть и Макар.
А Лешку не любит никто. Сердечка он не дождется, это точно. И сам делать не будет. Ни для кого. Зачем? Кто обрадуется, получив сердечко от Лелика? В лучшем случае — забудут о нем через минуту, а в худшем — начнут показывать другим и смеяться. Так что фиг им. Не дождутся. Это Алешка решил твердо. А однажды приняв решение, он его не изменял. Иногда и следовало бы изменить, но… Алешкино упрямство этого не позволяло. «Сказал: не буду — и все». Эта фраза была его излюбленной. Иногда она помогала. Чаще мешала. Создавала лишние проблемы. Но отказаться от нее Алешка не хотел. Или не мог. И в День святого Валентина в специальный ящик, установленный в одной из рекреаций, он не опустил ни одного сердечка.
Но… Но потом стал ждать. «Почтальоны» разносили сердечки по классам. Прямо на уроках. Постучат в дверь, сунут учителю кипу жизненно важных человеческих органов, отвечающих, оказывается, не только за кровообращение, но и за любовь, — и исчезнут. Учитель, понятно, пытается оттянуть раздачу до конца урока, да где там! Алешка старался на других не смотреть, но ведь глаза не закроешь. Макар гордо разложил перед собой пять размалеванных признаний; Людка и Надька перешептывались, сравнивая полученные сердечки; даже Пашка скромно сунул в дневник чей-то маленький кусочек любви. А Алешка… Алешка ждал. Но ему не передавали ничего. Даже когда в кабинет постучался какой-то малыш и передал целую груду сердечек от «любящего 1 Д», Алешке не досталось даже капельки их любви. Он стерпел и это. Внешне. Но в душе по-настоящему разозлился. Нет, он еще отомстит им, таким веселым и счастливым. И Макару, и Людке с Надькой, и Пашке… Всем. Пусть радуются до поры до времени, пусть не замечают, что кто-то тоже очень хочет порадоваться вместе с ними. Что ж, этот кто то порадуется. Только потом.
Итак, он порадуется потом. Скоро. Совсем скоро.
Если есть День святого Валентина, когда признаются друг другу в любви, должен быть и другой день. День, когда можно признаться в ненависти.
Как же его назвать, этот день? День святого… Нет, не святого… Грешного. Грешного… -?
На перемене Алешка пошел в библиотеку, взял календарь имен. Ага, вот: «Капитон — упрямый». Может, не совсем подходит, ну да ладно. Он, Алешка, тоже упрямый. Что ж, День грешного Капитона — неплохо.
На другой день Алешка пришел в школу пораньше. Притворившись дежурным, выпросил у охранника ключ от кабинета и повесил на доске объявлений листок такого содержания:
Внимание!
16 февраля — День грешного Капитона!
Те, которые ненавидят друг друга, дарят друг другу черепа. Указывать чей это череп не обязательно. Ящик для черепов будет стоять в 33 кабинете с 7-30 утра.
Оргкомитет.
Днем объявление бурно обсуждали. Алешка обсуждения особо не слушал. Радовался только, что идею его поддержали. Ладно-ладно, шумите, дождетесь завтра…
Дома Алешка, забыв про уроки, занялся изготовлением черепов. Их нужно было сделать много, да еще и разных, чтоб не было понятно, что они — от одного человека… Макару он сделал десять черепов, Пашке — пять, кому-то — три, кому-то — два, но не меньше.
Утром тем же способом проник в кабинет, вытащил из сумки черный ящик и бухнул туда всю свою ненависть. Теперь осталось только дождаться момента, когда ящик будет вскрыт.
Ящик с черепами вскрыли после четвертого урока. Алешка наблюдал за этой процедурой издали.
Макар извлек двадцать шесть черепов. Он пытался радоваться по этому поводу, но радость была ненатуральной. Пашка — пять. Он пожал плечами и сунул добычу в дневник. Кто-то извлек четыре черепа, кто-то — три, кто-то — два. Алешка почему-то не ликовал. Он понял, что подойдет и его очередь.
Когда последний человек отошел от недоброй коробки, к ней направился Алешка. Попытался улыбнуться:
— Все остальное мое.
Заглянул в зловещую глубину, готовую, как ему казалось, изрыгнуть поток ненависти. Отшатнулся, зажмурился — и заглянул еще раз. Ящик был пуст.