День Медведя
Шрифт:
– А если мы объединим наши голоса и подадим лукоморцам протест? – пришла в голову матриарху рода Жермонов практичная мысль.
– Против чего, матушка? – фыркнул Карбуран. – Против нападений медведей на людей? У нас нет доказательств! Домыслы его… светлости… к делу не подошьешь!
– Да и откуда вы знаете, милейшая баронесса, что они не стоят за желанием этого ничтожества занять наш трон? – присоединился к возражению оппонента другой барон.
– Но если они хотели, чтобы этот… Спиридон?.. стал монархом, зачем нужно было затевать всю эту неразбериху с состязаниями? – недоуменно повела
– А вот в этом и вся загвоздка! – хищно прищурившись, поднял вверх указательный палец Брендель, и аудитория его испугано притихла. – Портрет обнаружился только в тот день, когда они объявили нам задания! А это значит, что официально отказываться от своих слов им было поздно!
– А неофициально? – тупо уточнил Карбуран.
– А неофициально, ваше превосходительство, они могли дать ему лицензию на наш отстрел и отлов, – мрачно изрек граф и медленно обвел пасмурным взглядом своих слушателей.
– А, по моему мнению, царевич производит впечатление простоватого, но честного человека, – с сомнением нахмурила выщипанные в ниточку брови баронесса Удавия.
Бароны переглянулись и неохотно кивнули: приписывать Ивану коварство и хитрость было всё равно, что пририсовывать змее копыта.
– Но его жена!.. – спохватился Брендель. – Уж ее-то в бесхитростности не обвинишь, согласитесь, дама и господа!
Дама и господа поразмыслили еще раз – совсем недолго – и пришли к выводу, что тут согласиться просто необходимо.
– Не знаю, как вам, любезный граф, дражайшие бароны, а мне эта девица сразу не понравилась, – баронесса осуждающе поджала подведенные свекольного цвета помадой тонкие губы и строго уставилась на Карбурана, отчего тому сразу захотелось проверить, не смят ли у него воротник, нет ли пятен на одежде, и не растрепалась ли прическа.
Баронесса же, не замечая или игнорируя дискомфорт воинственного барона, с целеустремленностью ядра с лазерным наведением, сурово продолжала выговаривать:
– …никаких манер. Никакого лоска. Никакого почтения. Себе на уме. И муж у нее, помяните мое слово – подкаблучник. И ждать, таким образом, от них можно чего угодно.
– Надо держать ухо востро, – задумчиво проговорил граф Аспидиск, нервно тиская тонкими ухоженными пальцами тщательно выбритый узкий подбородок.
– Надо держать ухо востро… – в голос угрюмо повторили за ним бароны.
– Надо было… – скорбно вздохнула бабушка Удава.
…Узорная чугунная дверца плиты была призывно открыта, а на металлическом листе у поддувала, куда обычно любят падать разыгравшиеся озорные угольки, в готовности лежали четыре полена и лист бересты формата А4. Бери и используй по назначению.
Узрев их, Иван радостно встрепенулся, сгреб с пола… и зайцем выскочил в сени.
Все поленья идеально подошли по длине, и трансплантация ножек раненой упавшей полкой скамейке прошла без осложнений.
На бересту же он косолапо сгреб ногой осколки и черепки каких-то бутылок и горшков, на той полке, очевидно, до сего рокового вечера обитавших, только что замененные переломанные ножки, приоткрыл входную дверь и, посомневавшись мгновение, выбросил всё наружу. После полуминутного сомнения за берестой в пургу последовала и сама сбитая стремянкой и треснувшая пополам полка. Чего не видишь, о том сердце не болит.
Покончив со скрытием следов вторжения, Иван отряхнул об полушубок руки, посмотрел на ставшие влажными ладони, снял полушубок, вытряс его над отчего-то все еще покрытым мелким мусором и разноцветными лужами полом и повесил на освободившийся гвоздь, несколькими минутами ранее удерживавший покойную полку. На второй гвоздь была водружена шапка, после прогулки под мокрым снегом больше напоминающая выловленную из реки по окончании недельного плавания кошку.
За ночь должно обсохнуть, удовлетворено подумал царевич, с чувством выполненного долга вытер руки об штаны и прошел в горницу. Хозяева, как он и подозревал, все еще не появились.
О том, чтобы уйти, не могло быть и речи: буря бушевала за окном так, что только ставни дрожали, да в трубе завывало на разные жуткие голоса.
Оставалось ждать. А за каким иным занятием, кроме сна, ожидание летит незаметно?
И Иванушка, мужественно не глядя на сказочно мягкую и удобную кровать, положил меч на табуретки, присел на край широкой лавки, стянул с ног сапоги, носки, и в поисках чего-нибудь, пригодного на роль подушки, окинул вопросительным взглядом комнату.
На одной из полок внимание его притянул как магнит толстенный фолиант размером с четверть стола, в коричневых потертых корочках, втиснутый между щелястой деревянной ступой и пыльной бурой бутылью с сургучной пробкой. Так ведь ничего лучше и придумать было нельзя!
Обрадовано, он соскочил со своего ложа, шлепая босыми ногами по некрашеным доскам, подошел к полке и бережно, словно усталую птицу с ветки, снял с полки увесистый том.
Коряво нацарапанные на обложке угловатые чернильные буквы сообщили название неумойновского бестселлера: «Заметки и памятки по лечению пчелиных хворей, роению, медосбору, постройке ульев, поиску медоносов, защите от ос и протчая, протчая, протчая. Начато дедом Свиристелом в году, когда снег стаял в середине февраля».
Судя по виду книги, знаменательному сему событию было не менее сотни лет.
В своей жизни любознательный лукоморец прочел немало книг о ремеслах и их применении в обыденной жизни. Как выращивать на Луне сухофрукты, как исправить косоглазие у золотой рыбки, как построить воздушный замок, как найти шапку-невидимку, если она невзначай затерялась, как заштопать кольчугу и как сделать скрипку, если под рукой не оказалось ни дерева, ни струн, ни клея, а очень надо…
Про пчел Иванушка до сих пор знал только то, что они а – кусаются, б – живут в ульях, и в – делают мед. То, что они болеют, теряются [66] и требуют защиты, было для него если не откровением, то удивительной новостью.
66
То, что «пчела» и «медонос» – не синонимы, ему еще только предстояло выяснить.