День рождения
Шрифт:
— Это, знаешь, твое дело. Приезжать в аул, не приезжать… Не об этом речь. Скажи мне, если ты проучился столько лет, а теперь пустишь по ветру свои знания, какая польза в твоем учении? Ведь ты должен полученные знания применять на деле, помочь народу поднимать хозяйство, развивать экономику… Землякам помочь…
— Разве все упирается в меня? — перебил он.
— Я должен говорить с тобой начистоту, как односельчанин, как одноклассник. Разве для того тебя учили в сельхозинституте, чтобы ты работал в городе, да еще на
Последние слова Тимергали, видимо, больно задели его друга.
— Что ты привязался ко мне? Ты ведь тоже не колхозник! Но я не вмешиваюсь в твои дела! И ты меня оставь в покое. Ты воспитываешь ребят, я руковожу своими подчиненными. Какая разница?
— Ты опять за свое! Мы же говорили о правильном использовании твоих знаний, о том, что не по специальности ты работаешь.
— В Советской стране всякий труд почетен…
— Знаю. Не хуже тебя знаю.
— Что же ты придираешься ко мне?
— Я опять тебе повторяю: каждый человек обязан работать по специальности. В сельском хозяйстве так не хватает специалистов! А ты, агроном, какими-то тряпками занялся. Утильсырьем! Разве нужно столько учиться, чтобы потом собирать тряпки?
— Меня направили на этот участок хозяйства. Велели, наконец!
— А ты не соглашайся. Иди в Совнарком. Требуй, чтобы тебя направили на должность агронома.
— Будут меня слушать!
— Послушают.
— Тебе легко, говорить, ты на своем месте…
— Ошибаешься, — перебил Тимергали одноклассника, — очень даже нелегко. Я тоже не ту работу выбрал. Сам почти ничего не знаю по-английски, а туда же — учить ребят. Это же вред для них! Я свою ошибку обязан исправить.
— Как исправить?
— Вот закончу вторую четверть и уйду из школы.
— Куда?
— В колхозе работы хватает. Я больше пользы там принесу. — Тимергали некоторое время молчал. — А с нового учебного года буду учиться в сельхозинституте заочно.
— Думаешь, это героизм? Тоже мне герой! Такой героизм никому не нужен. Надо думать и о себе.
— Я и о себе думаю. Сделать так велит мне моя совесть!
Из клуба высыпали люди. Миннигали, раздумывая об услышанном, пошел искать товарищей.
А Тимергали действительно сдержал свое слово и ушел из школы. Освободившись от учительской работы, он почувствовал большое облегчение. Ему не хотелось работать впустую, даром получать государственные деньги. Преподавать «как Люция»! Позорище!.. На колхозной работе он видел результат своего труда и был твердо уверен, что приносит неоспоримую пользу — чем выше урожай, чем больше скота в колхозе, тем богаче, тем сильнее вся страна, — и гордился, что в этом была и его маленькая доля.
На первых порах Тимергали выполнял всякую работу. А позже, когда начали телиться коровы, стал помогать дояркам: подвозил сено, солому, вывозил навоз с фермы на поля…
Как-то, отвезя навоз, он возвратился па скотный двор.
Наступал вечер. Солнечные лучи уже немного пригревали, снег на дороге подтаивал. С крыши скотного двора, крытого соломой, капала вода. На ветках двух старых тополей отчаянно галдели, суетились грачи, спорили, кому на какой ветке строить гнездо. Во всем чувствовалось приближение весны.
Окончив работу, Тимергали собирался уйти, но его отозвала Тагзима:
— Ты торопишься?
— А что?
— Пока лошадь запряжена, может, поможешь?
— А что надо сделать?
— Надо бы обрат отвезти в телятник.
— Это можно, — согласился Тимергали.
Пожилой колхозник, приглаживая свою реденькую седую бородку, сказал:
— Ну и ну, хитрая же баба Тагзима! Нарочно парню дело придумала. Мы сколько здесь торчим, а к нам ни разу не обратилась. Видно, молодой ловчее пас, стариков, а?
Другой, чуть помоложе, показывая в ехидной улыбке пожелтевшие от табака гнилые зубы, ехидно поддакнул:
— Да, конечно, конечно!.. Мы уже в годах, что с нас, стариков, взять! А ты, Тимергали-кустым, послушай дельный совет. Так быстро не соглашайся. Поторгуйся сначала…
— Плата известная, столько, да еще полстолько, и еще раз столько, — пошутил Тимергали.
Старик с сожалением перебил его:
— Ты, кустым, оказывается, в этом деле еще глупый, ничего не понимаешь… Был бы я па своем месте, непременно добился бы своего! Уж я бы знал, чего просить! Уж я бы ее…
— Ах ты, старый хрыч! — Тагзима скривила губы: — Язык без костей! Кто бы хвастал да петушился, только не ты!.. Попробуй, приходи, дорогой, я тебя так встречу, что совсем дорогу забудешь! Ты однажды попробовал? Вкусно» показалось? Или забыл? Я могу и напомнить… Смотри у меня!
Молодежь, грузившая в сани солому, встретила ее слова дружным смехом.,
— Во дает, во дает Тагзима!
— Оказывается, ты, агай, уже испытал свое счастье?
— Как говорится, язык мой — враг мой. Ну, агай, и на этот раз получил свою долю!..
Тот, помоложе, не ожидал подобного оборота, покраснел я смутился. Он сердито покосился на старика, из-за которого начался этот обидный разговор, что-то пробурчал, бросил вилы и вышел из коровника.
Круглое белое лицо Тагзимы, только что пылавшее гневом, теперь залилось румянцем. Она потянула Тимергали за рукав:
— Пошли, не слушай этих старых дураков. Разве от них услышишь что-нибудь толковое?!
Тимергали тоже не по душе пришлись двусмысленные грубые шутки мужчин: «Вот так по глупости и марают честное имя женщины!» Он неодобрительно покачал головой, подтянул ослабевшую подпругу, взял в руки вожжи и сел в сани рядом с Тагзимой.